Я смотрю в окно на мать и дочь, готовящихся под дождем перейти улицу. Рука матери нежно, покровительственно обнимает закрытые дождевиком плечи ребенка. Я ненавижу их обеих.
Наши взгляды встречаются.
«Бесполезный кусок дерьма», — одними губами произносит мать.
«Шлюха», — добавляет девочка.
Они хохочут и быстро идут по переходу, укрываясь под высоко поднятым зонтом. Я опускают мокрое стекло и ору какую-то гадость, это даже не слова, а просто звук. Нечто похожее на вопли бешеного животного. Мать и дочь подскакивают от изумления. Мать оборачивается, убирая руку с плеча дочери, и их разъединение слегка умаляет мою злость.
— У меня никого нет! — кричу я. — Я совсем одна.
И опять этот звук.
Бешеный, безумный и причиняющий боль.
Мать снова поворачивается лицом вперед, крепко прижимает к себе ребенка и почти бегом спешит к тротуару. В ее глазах выражение крайнего замешательства. Я их напугала, и я удовлетворена.
«Папа наслаждался бы плодами своего садизма», — говорит Онир, раскачиваясь взад-вперед на сиденье.
«П-пожалуйста, не дай ему победить», — запинаясь, говорит Долли.
Молчание.
— Он уже победил, — плачу я.
Вспышка.
Вспышка.
Вспышка.
— Такпоступаютвсепапыкогдамамыуходятнанебо.
Вспышка.
Предсуицидальный кайф вынуждает меня биться головой о стекло. Еще и еще раз. Сильнее. За глазами наливается боль. Она разливается по черепу, опутывает нервы. Еще сильнее. Горло пережимает спазм.
Такси останавливается.