У психолога ровный и негромкий голос. Он элегантен и почти красив, на андрогинный манер. Бледная кожа, глаза кажутся наполовину прикрытыми из-за тяжелых век. Узкое, вытянутое лицо. Длинные пальцы, сужающиеся к концам. Вероятно, на ногах у него такие же пальцы. Не слишком узкие, но и не слишком полные губы. Мягкий, спокойный взгляд. Он носит шарф, возможно, купленный на непальском рынке. Он выглядит так, словно отправился в пеший поход по Гималаям и по дороге заглянул к тибетским монахам. Теперь он сидит в угловом кабинете с панорамными окнами и прекрасным естественным освещением. Тем не менее я испытываю беспокойство, чувствую какую-то ловушку.
— Я нахожусь здесь потому, что вы психолог-криминалист. Потому, что мне предстоит суд по обвинению в убийстве и моим защитникам нужно знать, могу ли я давать осознанные свидетельские показания. Потому, что на самом деле нам предстоит большая игра, не так ли? Им нужно знать, могу ли я фактически помочь стороне защиты или позорно провалюсь, особенно на перекрестном допросе.
— И что вы думаете по этому поводу? — спрашивает психолог.
— Мне не платят за то, чтобы я думала, доктор.
Он разглядывает меня. Я смотрю на часы и бросаю взгляд на дверь. С каждой секундой я закручиваю гайки, опасаясь, что он собирается проникнуть мне в голову, где в темных глубинах обитают мои секреты. Никому не позволено проникать туда, даже мне самой. Я узнала, что может случиться, если открыть эти двери. Но он продолжает молчать, и это становится невыносимым.
Поэтому я заполняю пустоту, но когда открываю рот, то немедленно жалею об этом, потому что делаю как раз то, что ему нужно. Это не первое мое родео. Я ветеран терапии.
— Думаю, они хотят, чтобы присяжные увидели меня в качестве жертвы, — медленно говорю я. — Они хотят, чтобы присяжные поняли, что Мартин
Он морщит лоб и облизывает губы, пока делает записи. Этот сеанс также записывается на камеру. Мне нужно быть более осторожной. Передо мной в стеклянной вазочке лежат шоколадки, завернутые в золотую фольгу. Психолог видит, что я смотрю на них. Он подается вперед и подталкивает вазочку ко мне.
Я откидываюсь на спинку дивана, кладу ногу на ногу и сцепляю пальцы на колене.
— А он заслуживал?
— Чего именно?
— Смерти.
Я резко встаю и начинаю ходить по комнате. Останавливаюсь и смотрю в окно. Мы находимся на втором этаже кирпичного здания. Снаружи, на образцовой лужайке, много людей — матери и няни, присматривающие за играющими детьми. Я думаю о Хлое, складываю руки на животе и тихо говорю:
— Так или иначе, все мы умрем. Некоторые люди делают дурные вещи. Думаю, они заслуживают смерти раньше, чем другие.
Какое-то время он молчит. Я слышу, как он пишет в своем блокноте и переворачивает страницу.
— Ваша дочь тоже заслуживала смерти, Элли?
Во мне закипает ярость. Я нахожусь на волоске от того, чтобы подхватить сумочку и выйти из комнаты. Но я также понимаю, что стоит на кону: вердикт о виновности или невиновности. Это не предмет для торговли. Я должна делать все, чтобы помочь моей защите выиграть это дело.
— Она была слишком маленькой, — тихо говорю я. — Слишком невинной.
— А как насчет вашей матери?
Мое сердце замедляет ход, и я говорю:
ebooksa