Единственный ребенок

— Вы хотите, чтобы я догадалась, хотя сами ничего мне не рассказываете.

Он никак не отреагировал.

— Мне это кажется странным. В последний раз вы так долго распинались про ту мать, которую искренне ненавидели… Неужели вам нечего сказать про ту, другую?

Ей хотелось спровоцировать его, но ничего не наводило на мысли о том, что его настроение может перемениться. Сонгён сделала осторожный шажок вперед, а он сделал вид, будто и не услышал ее вопроса. Похоже, не хотел говорить о той второй, скрытой от всех матери.

В итоге Сонгён решила зайти с другого конца — спросить его про самое первое убийство, убийство родной матери.

— Помните, о чем вы мне поведали в прошлый раз? Что вы убили свою мать? — напомнила она.

— Разве я такое говорил?

Сегодня Ли Бёндо был совсем другим. Вроде бы только что вел себя честно и открыто, но теперь долго выбирал слова и уклонялся от вопросов. Старательно изображал безразличие, барабаня пальцами по столу, отвечал неохотно, как будто задался целью действовать ей на нервы.

— Почему бы сегодня вам не рассказать о себе? — произнес он.

Видимо, решил вообще ничем с ней не делиться. Сонгён припомнились слова директора Хана: нельзя позволить ему захватить контроль над ситуацией. Она выключила диктофон, захлопнула блокнот, убрала их в сумку. При столь резкой перемене ее настроения Ли Бёндо прищурился и стрельнул в нее недобрым взглядом.

— Похоже, вы сегодня не в настроении общаться. Вернусь через несколько дней, — сказала она.

Когда Сонгён поднялась со стула, Ли Бёндо наконец сдался.

— Ну ладно, ладно! Вам самой тоже небось мало радости так вот просто уходить, — произнес он с явно унылым видом и сразу замялся, не зная, как продолжить. Потом все-таки заговорил, запинаясь: — Поначалу и не понимаешь ничего… Все происходит мгновенно, будто молния ударила. Вроде делаешь все собственными руками, но… ты не более чем инструмент. Ну да, будто кто-то заставляет тебя это делать. Вот почему сначала ничего и не понимаешь. Не сознаешь, что ты на самом деле сделал.

Сонгён хранила молчание.

— Это был настоящий ад, пока моя мать была жива, но потом, когда ее не стало… Полагаю, это был уже ад, который я создал своими собственными руками, — добавил Ли Бёндо, и темная тень легла на его лицо.

Он совершил это деяние из глубокой ненависти, но испытывал к матери не одну лишь ненависть. Пусть даже она оставила глубокие следы насилия по всему его телу, он жаждал материнской любви. Могло ли такое привести к убийству?

По его словам, мать «ушла из дому», когда ему было семнадцать, хотя на самом деле он ее убил — это было его первое в жизни убийство. А потом, три года назад, в возрасте тридцати двух лет, вновь начал убивать людей. Сонгён терялась в догадках, что именно побудило его опять совершить преступление — после того, как на целых пятнадцать лет после убийства своей матери он вроде бы затих. Он лишал людей жизни без всяких сомнений и рефлексий. Сонгён решила спросить, как так вышло.

— Почему вы начали убивать людей по прошествии пятнадцати лет? Что послужило побудительным мотивом?

— Вот вы говорите сейчас, что пятнадцать лет прошло, но для меня тогда время стояло на месте. В тот день, когда я убил маму… часы внутри меня остановились, — ответил он.

Опять покопавшись в памяти, Ли Бёндо начал описывать мир, в котором тогда жил. Когда не мог подобрать слова, чтобы описать, что чувствовал и видел, умолкал и надолго погружался в раздумья. Сонгён теперь ощутила, с какой доскональностью он желает поведать ей свою историю, каким точным хочет быть в формулировках.