Безумная

Костя немного помолчал, всё ещё недовольный её словами об Ивановой.

– Впрочем, это неплохая идея, – вскоре отметил он, – я и сам собирался выяснить у него об отношениях этой тройки. Так что…

– Так что вы возьмёте меня с собой! – не дожидаясь похвалы, перебила она его, рассчитывая и в рабочее время увидеться со «своим Димой», как она про себя его называла. Но Костя в этот раз настроен был по-иному, и убедить его в обратном ей не удалось.

Впрочем, отправившись снова в клинику Зверева, он достаточно быстро пожалел, что не взял её с собой: Зверев, как всегда, был до невозможности невозмутим, и это несколько раздражало следователя. Кроме того он непрестанно дымил сигарой чуть ли не в лицо Косте, что бесило его ещё больше, а присутствие Светы, как он заметил по предыдущим посещениям, всё же благотворно влияло на обстановку в этом кабинете.

– Расскажите, Дмитрий Никифорович, – спросил он, отогнав новое кольцо дыма, по какой-то случайности снова отправившееся в его сторону, – кто первым пришёл к вам на приём: Екатерина Зосимова или Валентина Иванова?

– Зосимова, – ответил тот, вальяжно откинувшись на спинку дорогого кресла и мягко выпуская изо рта большой клубок сигарного дыма.

– Какой она была? Почему она пришла именно к вам? – Костя делал небольшие пометки на листе бумаги.

– Она пришла по рекомендации своей подруги…

– Матвеевой Лидии Павловны, которая тоже вас как-то посещала, верно? – он протянул фотографию, и Зверев, всмотревшись, кивнул. – Вы знали, что Зосимова стала крёстной для её дочери?

– Не понимаю, почему вы это спросили, но да, она мне рассказывала.

– Зачем?

– Ответ на этот вопрос связан с тем, для чего Зосимова вообще стала записываться ко мне на приёмы – в какой-то момент жизни ей стало скучно, и она решила, что это хорошая попытка развлечься, этаким образом, знаете ли, сменить обстановку. Потому она с удовольствием рассказывала о том, что происходило в её жизни, и иногда даже с интересом слушала мои рекомендации, – чуть усмехнувшись, отметил он.

– Она говорила, какие у неё были отношения с Ивановой?

Зверев задумался и на миг даже отодвинул от себя сигару.

– Знаете, они всегда были разными. Слишком разными, чтобы быть действительно хорошими подругами… – странно сказал он, наконец.

– Почему?

– Думаю, отсутствие общего дела играло свою роль. Характеры у них были несхожими: Зосимова была бесшабашной, жизнерадостной, с крепкой жизненной позицией, она обладала даже определённого рода смелостью. А Иванова – более хрупкой конституции. Её мысли, её потребность задумываться о других сферах жизни – нематериальных, так сказать, – накладывают на неё особый отпечаток ранимости, некоей нервности и растерянности в обычной жизни. И хотя на моих сеансах она также, как и Зосимова, рассказывала о своей жизни, о своих обычных днях, о своём самочувствии в окружающем её мире, в отличие от подруги её рассказы всегда носили несколько упаднический характер. Эти молодые женщины были слишком разными… Потому, думаю, действительно хорошими подругами их могло бы сделать только что-то общее, какое-то дело или нечто иное, что сблизило бы их, а так…

«Таким объединяющим фактором для них оказалось получение наследства, но ему об этом говорить не обязательно…», – отметил про себя Костя и вслух спросил:

– И вы пытались привести Иванову к жизнерадостному восприятию действительности, какое было у Зосимовой?

– Нет, моя работа заключалась не в том, чтобы изменять её сущность, а в том, чтобы помочь ей обрести спокойствие и уверенность в окружающем мире, уверенность в том, что она сама делает в своей жизни…