– Скарлетт, все в порядке. Верь мне, мы в шоколаде, – твердо сказала Тиффани, засовывая слоника в шкаф и разглаживая платье.
– Тук-тук, – произнес низкий голос.
Скарлетт стремительно обернулась.
– Господи, Мейсон! Я думала, ты не вернешься до завтра.
– Я приехал пораньше, – с улыбкой ответил он.
Не будь Мейсон ее парнем, Скарлетт сочла бы, что он неприлично хорош собой. Уголок его рта с одной стороны был чуть приподнят, как будто он в любой момент готов рассмеяться. Кожу покрывал сильный золотистый загар. Волосы были чуть длиннее обычного и вились на висках, под футболкой бугрились хорошо развитые мышцы.
Тиффани прокашлялась.
– Ладно, оставлю вас вдвоем… увидимся внизу, Скар, – сказала она, играя бровями.
Едва Тиффани ушла, Мейсон подошел к Скарлетт, обнял ее, и они слились в долгом поцелуе. В миг, когда их губы встретились, девушка закрыла глаза и утонула в ощущениях. Даже после двух месяцев разлуки Мейсон был все тем же – словно теплый летний день.
Мать Скарлетт сказала как-то, что любви с первого взгляда не бывает, но есть любовь с первой шутки. Однажды отец покорил ее своим едким юмором, и даже теперь, после тридцати лет брака, Марджори Винтер могла посмотреть на мужа и сразу вспомнить, почему она его любит – даже если в данный момент ненавидит.
А вот Мейсон Грегори нанес Скарлетт двойной удар: та влюбилась и с первого взгляда, и с первой шутки.
Они познакомились на совместной тусовке Каппы и Пи-Каппы-Ро (она называлась Пикики), где на каждой девушке поверх бикини была надета юбка-хула для гавайских танцев, а на парнях из Пи-Ка были только хулы. Расхаживая по Дому Пи-Ка, превращенному в подобие тропического острова, где были живые пальмовые деревья и надувная водяная горка, которая начиналась под самой крышей и спускалась в бассейн, ребята из братства надевали понравившимся Каппам цветочные гирлянды-леи. С дурацкой, но все же очаровательной шуткой о том, что он так рано не ложится, Мейсон отказался подарить Скарлетт свой лей, вручив ей вместо этого одну-единственную вытащенную из гирлянды плюмерию. Скарлетт, шутя, потребовала, чтобы он отдал ей весь лей целиком, но Мейсон рассказал ей об островной традиции:
– Девушка засовывает цветок за правое ухо, если юноша ее заинтересовал, и за левое, если у него нет ни единого шанса.
Она рассмеялась и сунула цветок за правое ухо. Тогда-то и начался их роман.
У Скарлетт была собственная теория насчет любви: она считала, что дело в чем-то большем, чем взгляды и чувство юмора. В любви, как и в заклинаниях, есть ритм. Ритмы Мейсона и Скарлетт совпали с первого же мгновения их знакомства. Скарлетт была уверена в том, что ее место рядом с Мейсоном, как ни в чем другом в этой жизни. Хотя вернее было бы сказать, что это его место рядом с ней.
Мейсон прервал поцелуй и отступил, чтобы окинуть ее взглядом, который задержался там, где пуговки встречались с белым кружевом лифчика и где юбка прилегала к бедрам.
– Выглядишь потрясающе, как всегда. Как тебе это удается? Серьезно, никогда не видел тебя растрепанной.
– Конечно же это колдовство, – подмигнула Скарлетт.
Мейсон понятия не имел, что она говорит правду: Воронихи поклялись хранить тайну. Только девушки из сестринства и выпускницы вроде матери и сестры Скарлетт знали, что этот студенческий союз состоит исключительно из ведьм. Мейсон очень интересовался историей и при других обстоятельствах наслаждался бы легендами и преданиями, которые хранили те, кто входит в ковен. Его комната в доме студенческого братства была бы забита биографиями, большинство из которых не проходят ни в одном учебном заведении. Ему так интересно было бы узнать о том, как влияет на мир волшебство, как менялась история человечества, тонко и незаметно направляемая той или иной ведьмой. Но правила есть правила, поэтому он никогда и ни за что не узнает всего этого. Порой эта тайна словно забивала между ними стальной клин, но как бы Скарлетт ни любила Мейсона, как бы ни хотела, чтобы между ними не было секретов, ей и в голову не приходило предать сестер.
– Ты и сам выглядишь очень неплохо, так загорел! Дай угадаю: наверное, ты опять торчал на яхте Иофама?