Один прыжок, и руки Карины сомкнулись на шее Скраббл, придавили к земле. Светка взвизгнула и протяжно закричала:
— Помоги-ите!
Острые камни упирались в лопатки, ноги цеплялись за мягкую траву, скользили, не находя опоры. Анна тяжело дышала, пытаясь ослабить хватку сумасшедшей, сбросить ее с себя. Боль от проявившихся стигматов ослепляла, выворачивала внутренности мутной дурнотой. Лицо Карины будто мелькало в кадрах кинохроники, рассыпалось и собиралось в образ светловолосой женщины из видений Анны. Это
Светка взвизгнула совсем рядом, возвращая в реальность. Торопова вцепилась в Карину со спины, неловко потянула назад с силой разъяренного зверька, брыкалась и лягалась.
Из-за деревьев, где недавно стояла Карина, выбежал Скворцов, бледный, испуганный, он, видимо, бежал на крик от самого перекрестка и сейчас едва мог дышать.
— Аня!
Дочь заметила его, отшвырнула, наконец, от себя Карину. Перехватив Светку, подтолкнула к отцу:
— Забери ее!
Отец засуетился, притянул к себе подростка, прижал — краешком сознания Анна отметила, как дрожали его руки.
— Аня! Лови! От Торопова.
В воздухе бронзовой птицей мелькнул брошенный предмет, тяжело упал на открытую девичью ладонь. Стало жарко, горячая испарина опалила лицо, плечи, лизнула оголенные руки.
Ветер стих. Туман застыл над обрывом, оседая тихим, как слезы, дождем. Сквозь шум волн до Анны донесся тошнотворный запах прогорклого масла, смолы и горячего воска. Стало кисло. Аня растерянно дотронулась до губ: запекшаяся кровь.
Мысли обрывались, странно путаясь чужой, незнакомой, речью. Яркие образы врывались в сознание: меч, сраженье, пустая изба, заваленный травами дубовый стол. Крохотное мутное оконце. Запах меда и топленого молока. Врывались, замещая сцену бара в далекой заснеженной Москве, теплую материнскую ладонь, серые глаза и полынный запах того, кто показал черно-смолистое море с тонкой лунной дорожкой.
Девушка сжала в руке небольшой медный ключ с круглым витым ушком и отломанным зубцом. Самый нужный. Самый важный. Тысячу лет пролежавший там, у врат ее царства, на входе в преисподнюю. Символ ее боли, предательства.
В нескольких метрах от Ани хрипела Карина, испуганно озиралась по сторонам: двое стражников заблокировали ее, отделив собой от Анны. Черные мечи упирались в камни, преграждая путь.
Скраббл обернулась на Андриса: тяжелый взгляд исподлобья, кривая ухмылка скользила по губам, ветер трепал волосы, путал их. За ним, положив тяжелую ладонь на его плечо, застыл Наяда — главный из стражников.
Теперь не важно.
С каждым порывом ветра, словно страницы давно забытой книги, открывались воспоминания, они соединялись в одну картину, образы смешивались и переплетались древней вязью, как узор наложенного тысячу лет назад проклятия.