Притворись моей сестрой

22
18
20
22
24
26
28
30

Где бы ни была Ханна сейчас, они не хотели, чтобы ее искали.

Значит, Дженни должна покинуть родителей, когда нужна им больше всего. Покинуть и уехать жить с совершенно незнакомыми людьми.

«Как я буду их воспринимать? – думала она. – Как незнакомцев? Что почувствую, войдя в дверь их дома? Вспомню ли всех, как только усядемся за одним столом?»

На первом этаже продолжалась бесполезная прощальная вечеринка. Она была не в честь окончания школы и отъезда в колледж. И не по поводу поездки этим летом в Европу. Это не празднование того, что родители получили повышение, и теперь семья переезжает в Калифорнию или Техас.

Это была вечеринка в честь исчезновения человека и его имени. Она сядет в машину Дженни Джонсон, а вылезет в Нью-Джерси с именем Джен Спринг, девочкой, которой не существовало двенадцать лет.

Просто какая-то ирония судьбы. В начальной и средней школе она ненавидела свои банальные имя и фамилию и постоянно стремилась их изменить. Хотела поменять фамилию на Джонстоун, получить имя, открывающее новые возможности, и забыть эти.

Что ж, все произошло так, как она хотела, судьба предоставила ей эту возможность. Такую, о которой она даже не могла мечтать. Казалось, матери, которая ее сейчас обнимала и прижимала так сильно, как могла, уже виделся могильный камень с именем и фамилией «Дженни Джонсон». А что думала другая, биологическая, мать? Что думал биологический отец, братья и сестра? Что это были за люди? Что сулила встреча с ними?

Дженни отпустила мать и подошла к окну. Она даже не знала, почему выпустила из объятий самого дорого человека на земле. Больше такого не повторится, не будет подобного накала чувств, такой интенсивной агонии любви, потому что они обе этого не вынесут. Их следующее, последнее, объятие, будет скорее формальным. Обе изобразят наигранное спокойствие, в чем очень преуспели в последнее время.

В дверь комнаты постучали. Это вряд ли была Сара-Шарлотта, потому что та руководила парадом на первом этаже. Кто еще мог бы себе позволить подняться наверх и побеспокоить Дженни и миссис Джонсон?

Она открыла дверь. Ну конечно, Рив. Он спасал во многих ситуациях, но не мог спасти в этой. Девушка натянуто улыбнулась.

«Хотя бы он будет поддерживать контакт с мамой, – подумала она. – Она будет для него все той же соседкой. А я потеряю ее навсегда. Наш дом останется домом для него, в котором он так много раз завтракал, обедал и ужинал, когда его «доставали» члены собственной семьи».

На самом деле она завидовала. Родители Рива были самыми настоящими родителями, его, как и прежде, будут звать Рив, и он не уедет из этого города.

– Народ расходится, – произнес он.

Рив всегда озвучивал факты, никогда не предлагал никаких решений или действий. Даже после того как она призналась, что ее фотография напечатана на пакете молока, он не настаивал на необходимости предпринять какие угодно действия по этому поводу. Парень дал ей возможность бесконечно говорить, хотя единственное, чего ему хотелось, целовать ее.

– Дженни! – послышался с первого этажа возглас подруги.

– Иду! – ответила девушка и удивилась, насколько радостно звучал ее голос. Она взяла Рива за руку, повернулась спиной к женщине, стоявшей в освещенной солнцем спальне, и пошла вниз.

«Получается, – думала она, – мне понравилось, что меня украли? И когда я приеду в мою биологическую семью, выяснится, что я помогла себя украсть или как минимум совершенно этому не противилась. И как могут родители продолжать меня любить, когда я сама их предала?»

III

Мистер и миссис Джонсон не чувствовали в себе сил долго ехать по автобану, платить сборы за пользование дорогами и искать точное место проживания семьи Спринг. В особенности когда в конце путешествия их ждало расставание с дочерью, поэтому было решено, что Дженни отвезет один из адвокатов.

Рив стоял, прислонившись к стене гостиной, и смотрел в окно в ожидании появления машины. Он хотел выйти и попрощаться с девушкой. Мама запретила ему появляться в доме Джонсонов до приезда адвоката, чтобы не мешать семье. Рив и так полжизни прожил, постоянно нарушая покой соседей, поэтому считал, что и на этот раз может сделать то же самое, но после долгих споров с матерью сдался.