Вам решать, комиссар!

22
18
20
22
24
26
28
30

— Журналистика, собственно, вся своего рода приключение, я имею в виду приключение духа. Но за них всегда приходится нести ответственность.

— Верно, — согласился Бургхаузен. — И чтобы не оставалось недомолвок: за столь рискованную акцию, в целесообразности которой я пока сомневаюсь, не может отвечать вся редакция. Тут должен отвечать ее автор.

— Надеюсь, вы не думаете, что я боюсь этого? — воинственно вздыбился Вардайнер. — Опубликую от своего имени!

— Это весьма благородно, — примирительно начал Замхабер, — но это единственный выход.

— Петер, я решительно против! — воскликнула расстроенная Сузанна. — Для тебя это может иметь катастрофические последствия, ведь ты сам суешь голову в петлю!

— Боюсь, что вы недалеки от истины, — поддержал ее Бургхаузен. — А вам, герр Вардайнер, я хочу напомнить, что вы не только шеф-редактор газеты, но вместе со мной и ее совладелец!

— Вопрос обсуждению не подлежит, — заявил Вардайнер.

— Не торопитесь с решением, еще есть время хорошенько подумать. И чем больше, тем лучше. Ведь речь пойдет о деньгах, моих и ваших, и о деньгах вашей жены. Но, разумеется, вы можете поступать, как считаете нужным, и располагать моим согласием на любое обоснованное решение.

* * *

Тем же вечером комиссар Циммерман навестил своего старого приятеля Келлера. Похоже, его ждали. Пес радостно запрыгал вокруг, получив за это порцию колбасных шкурок. В этом отношении Циммерман его никогда не обманывал. Когда Келлер налил им обоим по чашке мокко, заваренного по собственному рецепту и всегда стоявшего на столе в большом термосе, им показалось, что сидят они тут среди книг, вырезок из газет и полицейских ведомостей уже очень давно. Пес, спрятавшись в тени настольной лампы, наслаждался подарком. Они потягивали кофе.

Циммерман не выдержал первый.

— Я только заглянул спросить, как у тебя дела.

— А я поговорил с советником Хедрихом и из того, что он мне рассказал, почувствовал, что ты заявишься, — сказал Келлер. — Действительно такой сложный случай?

— Иначе я не стал бы тебя беспокоить, — буркнул Циммерман. Потом постарался кое-что объяснить. — Знаешь, я уважаю твое уединение и не хочу излишними визитами обременять нашу дружбу.

Келлер глубже погрузился в кресло.

— Значит, у тебя возникли проблемы.

— Я пока не вижу картины в целом, — сознался Циммерман. Келлер был единственным человеком, перед которым он мог не скрывать своих сомнений и даже беспомощности. — Чувствую, что в деле есть что-то непредсказуемое. И чем больше думаю, тем больше запутываюсь.

— Со мной такое было много раз, — согласился Келлер.

— Хочу просить тебя как-нибудь посмотреть материалы по делу Хорстмана. Я поручил Фельдеру все приготовить.

— Ничего я не стану смотреть, — решительно отказался Келлер. — До тех пор, пока ты сам не решишь, что не справляешься. Опыта у тебя достаточно. Так что потом поговорим о том, чем могу быть полезен я, а вначале давай попытаемся подумать вместе.

* * *

Генеральный прокурор доктор Гляйхер весьма дорожил своей репутацией положительного и морально безупречного человека. Будучи признанным авторитетом в области права и, по мнению некоторых, даже слишком педантичным представителем судебной власти, на самом деле, особенно в личной жизни, относился к людям очень чутко, стараясь понять их проблемы.