Вам решать, комиссар!

22
18
20
22
24
26
28
30

Вольрих шагнул к ближайшей полке и с циничной ухмылкой схватил прекрасную, тончайшей лепки фарфоровую фигурку арлекина, раскрашенную нежными красками, изделие Бустелли из Нимфенбурга. Ценой около восьми тысяч марок. Медленно подняв фигурку, он бросил ее… Осколки разлетелись по полу… И с детским наслаждением наступил на них.

Лотар побледнел.

— Вы мне за это заплатите.

— Почему бы и нет? — ответил Вольрих. — Но вначале ты должен дать мне то, что оставил Хорстман. Все его записи, заметки, вообще все, включая распечатки. И чтобы ты не сомневался — здесь много чего можно разбить. И я это сделаю в два счета!

— И в присутствии свидетеля?

— Откуда тут взяться свидетелю?

Лотар обернулся: в дверях спальни появилась Мария Антония Бауэр, секретарь редакции «Мюнхенского утреннего курьера». Она улыбалась, и в лице ее читалось презрение к Вольриху и радость, что она испортила ему все дело.

Вольрих медленно отступил. Но, еще не закрыв за собой дверь, огорченно и угрожающе крикнул:

— Оба вы ненормальные! Ищете неприятностей на свою голову! Возьмитесь за ум, пока не поздно!

* * *

— Я ужасно устал. — Анатоль Шмельц устремил на жену страдальческий взгляд. — Просто смертельно!

— Знаю. — Генриетта с трудом подавила вспышку недовольства. — Ты всегда до смерти устал, когда хочешь избежать разговора со мной. Но сегодня можешь не разыгрывать спектакль, я тебе не поверю!

— Весь свет сговорился против меня, — плаксиво жаловался тот, — никто не хочет дать мне хоть капельку покоя!

Они сидели лицом к лицу в гостиной виллы на озере Аммер в окружении собиравшейся годами дорогой обстановки, сочетавшей тонкий вкус с деревенской основательностью. Но Анатоль Шмельц не замечал окружения, в котором очутился. С обиженным видом взирал на жену.

— Человек ищет тихой пристани — и что находит?

— Женщину, которая не желает больше жить с тобой.

— Ну постой, тебе что, плохо живется? — заныл Анатоль. — У тебя есть все, что душе угодно. И признай, я очень великодушен. Чего еще ты можешь хотеть?

— Развода. — Она старалась преодолеть возбуждение и держать себя в руках. — И приличное обеспечение для меня и нашего сына. Я хочу сама воспитывать Амадея. Не могу больше видеть, в кого он превращается под твоим влиянием.

— Господи, да я делаю для него все, что только можно!

— И только портишь его и губишь!

— Ведь я люблю его! — с деланой экзальтацией воскликнул Шмельц.