— Будь проклят этот Гутьеррес! — внезапно взорвался генерал.
Я удивленно посмотрел на него.
— Полковник?
Светлые глаза генерала засверкали.
— Гутьеррес, палач Бандайи! Он знал о перемирии еще до того, как отправился в горы.
— О перемирии?
— Да, мы не вели боевых действий до подписания капитуляции. — Генерал повернулся и отошел к окну. — Когда он напал на ваш лагерь, война была уже закончена.
Я закрыл глаза. Значит, все было бесполезно — они все погибли ни за что. Все! И мой дедушка — даже он. И все по вине полковника. Я почувствовал, как во мне поднимается жгучая ненависть.
Услышав скрип двери, я снова открыл глаза. Это был Котяра, который нес на подносе завтрак. В темноте комнаты белым пятном виднелась повязка на его предплечье, куда пришелся удар моего ножа.
— Ну, мой бойцовый петушок, я вижу, что ты проснулся.
— Но что же случилось с дозором? — Внезапно резко прозвучал голос генерала. — Почему их вовремя не предупредили? — Он снова подошел к моей кровати. — Что случилось?
Лицо Котяры внезапно побледнело, и на лбу выступили капельки пота. Такого взгляда я никогда не видел у него, даже когда нам приходилось смотреть в лицо смерти.
Я снова закрыл глаза. Я знал, что случилось и почему. Котяра просто сбежал с поста, но я уже больше не был ребенком и понимал, что еще одна смерть не воскресит погибших. И если бы даже в тот момент Котяра находился на своем посту, он тоже был бы убит.
Я открыл глаза и посмотрел на генерала.
— Не знаю. Я проснулся, когда услышал первые выстрелы, а когда понял, что дом горит, выскочил в окно и спрятался в канаве. Потом увидел Ампаро, схватил ее, и мы убежали.
Генерал некоторое время молча смотрел на меня, потом сказал:
— Ты правильно поступил. — Он снова взял меня за руку, его прикосновение было по-прежнему мягким и нежным. — Мои сыновья погибли, но их храбрый дух продолжает жить в тебе. Отныне я всегда буду считать тебя своим сыном.
Я заметил слезы в его светло-серых глазах. Генерал не мог плакать, он же сам говорил мне, что мужчина не должен плакать.
— Спасибо, ваше превосходительство. Генерал кивнул, выпрямился и направился к выходу. Уже в самых дверях он обернулся и посмотрел на меня:
— Оставляю тебя, завтракай.