– А вдруг война? Что вы будете делать?
Горин долго молчал с серьезным лицом.
– С кем война? – спросил он.
– Допустим, что с Германией.
– Буду ждать вас, – тихо ответил Горин и, вскинув голову, посмотрел на Акселя, как бы спрашивая, правильно ли он ответил.
– Но как же вы поступите со своими патриотическими чувствами?
Горин пожал плечами и, подняв брови, закрыл глаза.
– А как к этому отнесется ваша мать?
Горин удивленно расширил глаза:
– А она тут при чем? Я давно вырос из коротких штанишек.
– Для немца мнение матери равносильно закону, – сказал Аксель, отпивая коньяк.
– Очевидно, у нас этот закон отменили в революцию, – усмехнулся Горин.
Часы отбили четверть. Приглушенно шумел Невский, слышались гудки автомобилей, звонки трамваев.
– Вы любите свой город?
– Я хочу, чтобы он любил меня, – рассмеялся Горин – разговор пугал и увлекал его своей остротой.
«Гипертрофированный эгоизм», – подумал Аксель и непринужденно спросил:
– Вы любите Достоевского?
– Нет. Я прочитал «Преступление и наказание» из чисто профессионального интереса, и больше ни-че-го. У меня идиосинкразия ко всяческой психопатии, – убежденно ответил Горин, хотя на самом деле он слово в слово повторил то, что однажды в его присутствии сказал отец.
– Если бы вы судили Раскольникова, каков был бы ваш приговор?
– Оп-рав-дать! Он имел право жить без нужды.