Два капитана

22
18
20
22
24
26
28
30

— И послушай — тебе это полезно.

Я забыл сказать, что Иван Павлыч в этот вечер сразу показался мне каким—то странным. Несколько раз он принимался тихонько свистать. Он расхаживал, положив руки на голову, и в конце концов, съел черенок от груши, которым ковырял в зубах. Теперь, посадив меня в «шкаф», он поспешно убрал со стола водку, потом вынул что—то из письменного стола, съел немного, подышал, широко открыв рот. Потом пошел открывать двери.

Как вы думаете, с кем он вернулся из передней? С Ниной Капитоновной! Это была Нина Капитоновна — согнувшаяся, еще больше похудевшая, со старческими тенями вокруг глаз, в своей неизменной бархатной безрукавке.

Она что—то говорила, но я не слушал, глядя, как Иван Павлыч заботливо усаживает гостью. Он стал было наливать ей чаю, но она остановила:

— Не хочу. Только что напилась. Ну, как?

— Да что—то неважно, Нина Капитоновна, — сказал Кораблев. — Спину ломит.

— Ну? Застариковал! Придумал тоже! Спину ломит. А нужно бомбангье натереть. И пройдет.

— Как, как вы сказали? Бомбангье?

— Бомбангье. Мазь такая. А вы водку пьете?

— Честное слово, не пью, Нина Капитоновна, — сказал Кораблев. — Совершенно бросил. Изредка одну рюмку перед обедом. Но это даже и врачи советуют.

— Нет, пьете. Вот я, когда была молодая, на хуторах жила. У меня ведь отец казак был. Бывало придет, на ногах не держится и говорит: «Это ничего, а самая смерть — это ежедневно пить по одной рюмке перед обедом».

Кораблев засмеялся. Нина Капитоновна посмотрела и тоже начала смеяться.

Потом она рассказала о какой—то пьянице—графине, которая «с утра, как проснется, — хлоп стакан водки! И ходит. Желтая такая, опухшая, простоволосая. Походит, походит и выпьет. Утром она еще нормальная, а к обеду уже качается. А вечером — полный дом гостей. Одета прекрасно, садится за рояль и поет. И добрая! Все к ней ходили. Чуть что — к графине! Прекрасный человек была! А пьяница!»

Кажется, Кораблеву не очень понравился этот пример, потому что он постарался перевести разговор на другую тему. Он спросил, как поживает Катя.

Нина Капитоновна тихонько махнула рукой.

— Ссоримся мы все с ней, — сказала она со вздохом. — Она очень самолюбивая. Одного дела не добьется — и за другое. От этого она такая и нервная.

— Нервная?

— Нервная. И гордая. И все молчит, — сказала Нина Капитоновна. — Я ведь на этих—то, что молчат, насмотрелась. Мне это ужасно не нравится, что она все молчит. Ну что молчать, я не понимаю. Скажи, что тебя тяготит. А она — нет.

— А вы бы у нее спросили, Нина Капитоновна.

— Не скажет. Я сама такая. Никогда не скажу.