Изгнанники Земли

22
18
20
22
24
26
28
30

— Простите, еще одно слово! — взмолился доктор. — А как будет здесь действовать барометр?

— Да точно так, как и на земле, или, по крайней мере, почти так. Это одно из счастливейших условий нашего настоящего положения. Смотрите, в данный момент давление семьсот семьдесят два миллиметра, и вы увидите, что когда мы очутимся снаружи, окажется то же самое. Это служит нам доказательством, что нам сравнительно легко будет сохранить наш запас воздуха и сравнительно безнаказанно разгуливать в разреженной атмосфере Луны.

— Если она до такой степени разрежена, — заметил доктор, — то чем объяснить такое явление, что давление барометра одно и то же как на Луне, так и у нас?

— На это может быть лишь одно объяснение а именно, что толщина атмосферного слоя Луны несравненно больше, чем толщина атмосферного слоя земного шара! Заметьте, что это как нельзя лучше согласуется с несравненно меньшей силой тяжести на поверхности Луны; этим же объясняется и то, что атмосфера Луны невидима для наблюдений с Земли. Как видите все эти явления как бы вытекают одно из другого… но довольно болтать, идемте… на этот раз нам в самом деле следует идти! — И они вышли за дверь.

Наши исследователи быстро спустились по дороге ведущей к подошве пика Тэбали, и затем по тому пологому скату кратера, который служил как бы продолжением этой дороги, и вскоре очутились в долине, усеянной небольшими вулканами. Они прошли по ней, не останавливаясь, направляясь к юго-востоку, и достигли наконец громадной песчаной низменности.

Низменность эта простиралась настолько, насколько хватало глаз, то есть вплоть до самого края горизонта; и, как то предвидел молодой астроном, местность эта чрезвычайно походила во всех отношениях на Сахару, с той только разницей, что на всем протяжении этого песчаного океана не виднелось нигде ни одного оазиса, и что здесь солнечный свет был еще ярче, еще ослепительнее, еще резче, чем в африканской пустыне.

Если бы здесь было хоть одно живое существо или даже хотя бы мертвое, безразлично, на этом громадном, залитом солнцем пространстве его можно было бы увидеть на расстоянии целых десяти миль. Но ни малейший признак присутствия живого существа не нарушал мертвенного однообразия этой безбрежной пустыни. Не подлежало никакому сомнению, что баронета здесь не было.

— Пойдемте посмотреть, нет ли его в стороне Апеннин! — написал Норбер Моони в своей записной книжке, которую он передал поочередно своим спутникам.

Это была большая горная цепь, некоторые из вершин которой, по точным измерениям наших астрономов, достигают высоты не менее трех тысяч метров над уровнем Моря Ясности, примыкая к нему на северо-востоке уходя к западу. Менее чем за час наши путники добрались до первых отрогов этих гор. Как и следовало ожидать, цепь эта представляла собой груды гигантских кал вулканического характера, громоздившихся уступами, один над другим, над целым рядом громадных потухших кратеров.

Несмотря на слабую силу притяжения на поверхности Луны, подъем на эти гигантские следы прежних переворотов был делом далеко не легким. Тем не менее наши трое французов основательно исследовали эту горную цепь, постепенно взбираясь с уступов на уступы, и наконец достигли одной из вершин, с которой открывался на оба ската хребта обширный вид на расстояние по меньшей мере шестидесяти миль. Барометр указывал высоту три тысячи двести пятьдесят три метра.

Тщетно, однако, бинокли и подзорные трубы наших путешественников исследовали всю даль этого обширного горизонта: всюду было безлюдно и безжизненно, нигде ни малейшего признака присутствия какого-нибудь живого существа. И здесь было то пустынное безлюдье и глухое одиночество, как и в песчаном океане Моря Ясности.

Норбер Моони только что опустил свою подзорную трубу и готовился уже подать знак возвращаться в обсерваторию, как вдруг одна скала в виде небольшой пирамидки, возвышавшаяся над той вершиной, на которой они останавливались, случайно привлекла внимание молодого астронома. Он подошел к ней поближе. Очевидно, этот осколок скалы был воздвигнут здесь человеческой рукой; скала эта была грубая, необтесанная, но заботливо воздвигнутая стоймя, причем под основание ее было подложено много мелких камней, чтобы не дать упасть или пошатнуться этому осколку скалы. Чтобы всякий мог знать, что должен означать этот первобытный памятник среди голой и безжизненной пустыни, на одной из сторон этой скалы была выцарапана ножом следующая латинская надпись:

«Sir Bucephalus Coghill, Bart.

Primus inter mortales.

Lunae monies Appeninos adiit.

M. DCCC. LXXXIV»

Иначе говоря:

«Сэр Буцефал Когхилль, баронет,

первый из смертных

поднялся на горную цепь