Кларенс

— Спасибо, что вы хотели меня предостеречь, — сказал он несколько мягче, но без нежности, — и, видит бог, я жалею, что вам не удалось бежать. Но ваше предупреждение излишне: резервы южан уже подошли, они двинулись по второму сигналу из окна и отклонились, чтобы напасть на левый фланг нашей дивизии, а меня оставили в покое. А их военная хитрость — заставить моего командира пойти мне на помощь — тоже не удалась бы: я ее разгадал и сам послал генералу сообщение, что в помощи не нуждаюсь.

Это была правда, в этом и заключалась единственная цель записки, отправленной с мисс Фолкнер. Он не стал бы говорить жене о своем самопожертвовании, если бы не странное, все еще тяготевшее над ним влияние этой женщины; он чувствовал потребность утвердить свое превосходство перед ней. Она пристально посмотрела на него.

— И ваше сообщение взялась передать мисс Фолкнер? — медленно сказала она. — Не отрицайте! Никто, кроме нее, не мог бы пройти через наш кордон, а для прохода через ваш вы дали ей пропуск. Я должна была бы догадаться! Так вот кого они послали мне в союзницы!

Бранта на мгновение задело это противопоставление двух женщин, но он ограничился тем, что заметил:

— Не забывайте, я не знал, что шпионка — вы, а мисс Фолкнер, я думаю, не подозревала, что вы моя жена.

— Откуда ей знать? — ответила она со злостью. — Меня знают только под девичьей фамилией Бенем. Да! Вы можете вывести меня отсюда и расстрелять под этим именем, не боясь скомпрометировать себя. Никто не узнает, что шпионка конфедератов приходится женой генералу северян! Как видите, я и это предусмотрела!

— Вы все предусмотрели, — медленно сказал Брант, — и отдали себя во власть — не скажу мою, но любого человека в этом лагере, который вас знает или хотя бы услышит, что вы говорите. Хорошо, давайте объяснимся начистоту. Я не знаю, каких жертв требует от вас преданность делу конфедератов, но я знаю, чего долг требует от меня. Так слушайте! Я сделаю все, что могу, чтобы защитить вас и дать вам возможность уйти отсюда. Но если это не удастся, то говорю вам честно: я застрелю вас и застрелюсь сам.

Она понимала, что он не шутит. Но глаза ее внезапно засветились новым светом. Она опять откинула волосы и приподнялась на подушке, чтобы лучше видеть его смуглое решительное лицо.

— Никто, кроме нас, не должен подвергаться опасности, — продолжал он спокойно, — поэтому я сам, переодевшись, проведу вас через кордон. Мы вместе пойдем на риск, пойдем под пули, которые, может быть, избавят нас от дальнейших хлопот. Все выяснится через час или два. А до тех пор при вашем болезненном состоянии никто не будет вас беспокоить. Мулатка, чье обличье вы иногда принимали, может быть, до сих пор еще в этом доме. Я пришлю ее к вам. Полагаю, что вы можете ей довериться: вам придется еще раз сыграть ее роль и бежать в ее платье, а она займет ваше место в этой комнате в качестве моей пленницы.

— Кларенс!

Ее голос вдруг стал неузнаваем. Ни горечи, ни резкости — только глубокие, волнующие ноты, как в памятный вечер их расставания в патио на ранчо Роблес. Он быстро обернулся. Свесившись с кровати, она умоляюще протягивала к нему свои белые, тонкие руки.

— Бежим вместе, Кларенс! — пылко заговорила она. — Оставим навсегда это ужасное место, этих злых, жестоких людей. Идем со мной! Приди к нашим, приди в мой дом, который станет и твоим домом! Защищай его своим доблестным мечом, Кларенс, от гнусных захватчиков, с которыми у тебя нет ничего общего, — они прах под твоими ногами. Да, да! Я знаю! Я оскорбила тебя, я лгала, когда отрицала твой талант и твою силу. Ты герой, ты вождь по призванию — я знаю! Разве мне не говорили это люди, которые сражались против тебя и все-таки восхищались тобой и понимали тебя лучше, чем твои янки! Храбрые люди, Кларенс, настоящие солдаты, они не знали, кем ты мне приходишься и как я гордилась тобой, даже когда ненавидела! Идем со мной! Подумай, чего только мы не сделаем вместе — с единой верой, с единой целью в жизни! Подумай, Кларенс, ведь для тебя не будет ничего недоступного! Мы не скупимся на почести и награды, не подлаживаемся к продажным избирателям, мы знаем своих друзей! Даже я, Кларенс, — призналась она с каким-то пафосом самоуничижения, — даже я получила свою награду и познала свою силу! Меня посылали за границу с секретным поручением от высших к высшим. Не отворачивайся от меня! Не взятку я тебе предлагаю, Кларенс, а только награду по заслугам. Идем же со мной! Брось этих псов и живи отныне, как подобает настоящему герою!

Брант устремил на жену сверкающий взор.

— Если бы ты была мужчиной… — начал он горячо и остановился.

— Нет, я только женщина и должна сражаться по-женски, — с горечью перебила она. — Да, я прошу, я молю, я льщу, прислуживаюсь, лгу! Я ползаю там, где ты стоишь во весь рост, проходя в дверь, я низко сгибаюсь там, где ты не нагнул бы головы. У тебя знаки достоинства на плечах, а я свое достоинство прячу под платьем рабыни. И все же я трудилась, боролась и страдала! Послушай, Кларенс, — тут голос ее снова стал кротким и просящим, — я знаю, что вы, мужчины, зовете «честью» и как она принуждает вас держаться случайно сказанного слова, пустой клятвы. Ну пусть! Я устала, я сделала свое дело, ты сделал свое. Бежим вместе; оставим войну тем, кто придет после нас, а сами уедем в далекие края, где грохот пушек и кровь наших братьев не будут взывать о мщении! Есть в нашей стране люди… Я встречала их, Кларенс, — продолжала она быстро, — которые считают безнравственным участвовать в этой братоубийственной борьбе, но не могут жить под ярмом северян. — Это, — голос ее стал нерешительным, — хорошие люди… Их уважают… Они…

— Трусы и рабы, по сравнению с которыми даже шпионка вроде тебя — королева! — запальчиво прервал ее Брант.

Он умолк и отвернулся к окну. Потом снова подошел к кровати, помолчал, затем сказал спокойнее:

— Четыре года тому назад, Элис, в патио нашего дома в Роблесе, я, может быть, выслушал бы такое предложение и — страшно подумать! — может быть, принял бы его! Я любил тебя. Я был таким же слабым, себялюбивым и недальновидным, как люди, о которых ты говоришь. У меня не было цели в жизни, кроме любви к тебе. Поверь по крайней мере, что теперь я так же предан своему делу, как ты своему, — ведь я в твою преданность верю. В ту ночь, когда ты ушла от меня, я осознал свое ничтожество и падение — быть может, мне следует даже поблагодарить тебя за свое пробуждение — и понял горькую истину. В ту ночь я обрел свое настоящее призвание, цель жизни, мужское достоинство.

С подушки, на которую она устало откинулась, прозвучал злой смех:

— Кажется, я оставила вас тогда с миссис Хукер… Избавьте меня от подробностей.