Удивительные приключения Гертона Айронкестля

Глава V

Пифон и вепрь

В продолжение трех дней путешественники готовились к пути. Сделав опыт над пойманной неграми антилопой, Айронкестль нашел, что немедленно произведенное прижигание уничтожает действие ядовитых стрел.

– Прекрасно! – сказал Гютри, присутствовавший при опытах. – Теперь нужно проделать опыт над одним из пленных.

– На это я не имею права, – возразил дядя.

– А для меня это обязанность, – заявил племянник, – колебаться в выборе между сохранением жизни добрых малых или одного из этих бандитов – да это просто безумие!

Взяв стрелу, он направился к одному из пленников, содержавшихся в крепкой палатке. Это был самый кряжистый из всех: ширина его достигала половины высоты. Круглые глаза устремились на гиганта со злобой и суеверным страхом. После минутного колебания, Сидней уколол Коренастого в плечо. Тот съежился, лицо его выразило ненависть и презрение.

– Ну, дядя Гертон, грех я беру на себя, а вы будьте милосердным целителем!

Айронкестль живо прижег рану. В течение получаса никаких симптомов отравления не появилось.

– Ну, вот видите, что я правильно поступил, – сказал колосс, вновь завладевая Коренастым. – Теперь мы уверены, что прижиганием можем спасти людей также, как и животных.

Как и предсказывал Курам, нового нападения не последовало. Каждое утро экспедиция отправлялась к озеру. Водили двух верблюдов, покрытых попоной из толстого холста, предназначавшегося для ремонта палаток. Негры приносили корм для скота вдобавок к траве и молодым побегам, которые верблюды, ослы и козы щипали на просеке.

Коренастые не появлялись и не подавали никаких знаков своего присутствия.

– Можно подумать, что они совсем ушли, – заметил Маранж на исходе четвертого дня, после того как долго прислушивался к окружающим шумам и легким шорохам и не уловил ничего подозрительного своим тонким, более изощренным, чем у шакала, слухом.

– Они уйдут только тогда, когда их принудят к этому, – возразил Курам. – Они всюду вокруг, но на таком расстоянии, чтобы их не могли ни услышать, ни почуять.

Пленники уже почти оправились от своих ран, кроме того, который был взят в первый вечер. Сохраняя бесстрастную позу, все время настороже, они не отвечали на знаки, с помощью которых Айронкестль и его товарищи пытались объясниться с ними. Неподвижные, точно каменные, лица казались столь тупыми, как морды гиппопотама или носорога. Но все же на их темных душах медленно сказывались два влияния: при виде Гютри их глаза расширялись от ярости, при взгляде на Мюриэль в них отражалось что-то молитвенное.

– Нужно попытаться приручить их с помощью вас обоих, – сказал Гертон. Но этот план не понравился Маранжу: что-то во взгляде этих животных оскорбляло его чувство.

Произошло еще событие, к которому путешественники отнеслись с интересом: самец-горилла, наконец, пришел в себя. Он был до крайности слаб, его била лихорадка. Заметив присутствие людей, он обнаружил легкое волнение, по-видимому, испытав боязнь. Веки его задрожали, он сделал попытку поднять голову, но, чувствуя свое бессилие, смирился. Так как ему не делали никакого зла, и так как привычка действует на животное еще сильнее, чем на человека, он быстро свыкся с их обществом и спокойно выносил визиты исследователей, если не считать нескольких приступов страха или отвращения. Приход же Айронкестля, лечившего и кормившего его, он встречал с удовольствием.

– Он, видимо, не столь необуздан, как эти скоты – Коренастые, – говорил естествоиспытатель. – Мы его приручим…

Наконец экспедиция тронулась в путь.

Дремучий лес не был непроходимым. Деревья, хотя зачастую и чудовищных размеров, в особенности баобабы и фиговые пальмы, редко образовывали чащу. Лес не изобиловал ни лианами, ни колючим кустарником.