— А почему ты ушел от этой госпожи?
— Сеньора сказала нам, что хочет сократить свои расходы, и отпустила вместе со мной повара и еще одного мальчика испанца. Отпуская нас, она дала каждому по золотому унцу и сказала, что, быть может, со временем она опять примет нас к себе на службу, и чтобы в случае нужды мы во всякое время обращались к ней.
— Скажите, какая добрая госпожа! — ехидно и злорадно воскликнула донья Мария-Хосефа, тряся своей старой седой головой. — Ха, ха, ха… Она собирается сокращать расходы, а сама раздает золотые унцы! Это интересно!
— Да, сеньора, донья Эрмоса — лучшая госпожа, какую я когда-либо знавал в своей жизни!
Донья Мария-Хосефа даже и не слышала этих слов: она была поглощена интимной беседой с господином чертом, ее советником и пособником.
— Скажи мне, в какое время донья Эрмоса отпустила тебя и других слуг?
— Часов в семь или восемь утра!
— А она всегда встает так рано?
— Нет, комнатная прислуга говорила, что она, напротив того, имеет привычку спать до позднего утра.
— Ах, поздно! Я так и знала! Не заметил ли ты чего-нибудь особенного в доме?
— Нет, сеньора, ничего!
— Видал ты кого-нибудь в ту ночь?
— Нет, никого, сеньора, мы не видали.
А кого из слуг оставила при себе донья Эрмоса?
— Педро!
— А кто он такой?
— Старый солдат, служивший в войну за независимость, на глазах которого родилась сеньора.
— Кого еще?
— Молоденькую служанку, которую сеньора привезла с собой из Тукумана, и двух старых негров, которые смотрят за дачей.
— Прекрасно! До сих пор ты говорил мне правду. А теперь я хочу спросить тебя об одной вещи, очень важной для Хуана Мануэля и для федерации…