— Сеньорита, — сказал он, — вы угадали, что меня привело сюда особенно важное дело. Я вам сейчас передам в двух словах, в чем оно заключается. Сегодня утром мы поторопились выйти в дорогу, чтобы удалиться как можно скорее от этих уединенных мест и достигнуть более теплых и гостеприимных мест.
— До сих пор, сеньор, я не вижу, почему это может интересовать меня.
— Позвольте, сеньорита, я продолжаю… я пригласил нового проводника — мексиканца по имени Бенито Рамирес, которого я уже вам представил…
— Но, — проговорила она бесстрастным голосом и отворачивая голову, чтобы скрыть то смущение, которое овладело ею при имени Бенито, — что мне за дело до этого человека?
— Конечно, вам очень мало до него дела, сеньорита, но для меня это не так. Этот достойный молодой человек, как вы знаете, спас мне жизнь, и я, под влиянием моей благодарности к нему, надеюсь вполне на него.
— Продолжайте, сеньор, если вам приятно рассказывать мне свои частные дела… не стесняйтесь… конечно, вы не торопитесь, а что касается до меня — то не принадлежит ли вам мое время?
— Так, вы начинаете насмехаться надо мной, сеньорита, между тем как я не позволил себе сказать ни одного лишнего слова, и если я вдаюсь теперь в излишние подробности, то, поверьте, это только потому, что без них немыслимо обойтись.
— Хорошо, я не буду вас больше перебивать, сеньор; вы сказали, что этот проводник спас вам жизнь и что вы на него так надеетесь, вследствие той благодарности, которую вы питаете к нему за ваше спасение… вы видите, что я хорошо помню ваши слова.
— Действительно, сеньорита; итак, этот-то проводник берется выгадать целых три дня в нашей дороге и довести нас в двадцать четыре часа до почти теплых мест.
— Вот это, как мне кажется, будет очень выгодно Для вас, сеньор; но позвольте мне опять заметить вам и повторить вам еще раз, что я не вижу, почему это может относиться ко мне.
— Извините, сеньорита, за одну неточность, вы сейчас же узнаете, в чем дело: меня послал сюда именно этот-то проводник.
— Это становится в высшей степени интересным.
— Да, сегодня утром мы ходили и разговаривали…
— Это очень интересно, — прервала она серьезным тоном.
Капитан улыбнулся и продолжал:
— И тогда-то проводник мне сказал: я могу, если вы только пожелаете, доставить вам возможность сократить огромнейшую часть нашей дороги и провести вас в двадцать четыре часа в теплую местность… но только, — добавил он, — я не скрою от вас, что дорога, по которой нам придется ехать, будет очень затруднительна и особенно гибельна, настолько гибельна, что даже самые храбрые люди дрожат, проходя по ней, это такая дорога, по которой можно ехать только двумя способами: то есть пешком или верхом. В вашей группе есть женщины и дети, а потому… подумайте и не делайте ничего наобум.
На что я отвечал: женщины и дети, находящиеся в моем лагере, нисколько не беспокоят меня, и в сущности я забочусь только об одной особе, которую я бы не хотел подвергать всем неприятностям такой опасной дороги. «Кто же эта особа?» — спросил он. «Донна Розарио», — ответил я. «А, — заметил он, — вы интересуетесь этой молодой девушкой — так что же мешает вам обратиться к ней и спросить ее, чувствует ли она себя способной довериться своей лошади. Это так просто, а вместе с тем вы тогда совершенно успокоитесь, к мы узнаем, чего мы должны держаться и как поступать». — «Действительно», — ответил я.
И вот почему, сеньорита, позавтракав, я решился беспокоить вас.
— А, так это вот вследствие чего?
— Ну да! И, как вы видите, очень просто.