Следопыт

— Нет, сеньор! — ответил асиендадо. — Я только размышлял сейчас, как узнали вы эту тайну, которая известна только двум моим друзьям и мне?

— О какой тайне изволите вы говорить?

— О том, что двадцать лет тому назад самый дорогой друг мой внезапно исчез, и никто не смог даже добиться, жив ли он или умер. С тех пор я все веду глухую, затаенную борьбу с сильным, могучим врагом, чтобы отомстить за своего друга, который был мне дороже всего в жизни!

— Если бы вы только спросили меня, то я давно сказал бы вам, что в бытность мою в Мексике я имел честь быть представленным министром юстиции одному из его близких друзей, а именно — дону Фабиану Торрильясу де Торре Асула.

— Как? Неужели вы знаете дона Фабиана де Торре Асула? — с живостью воскликнул дон Порфирио.

— Да, мало того, я успел даже очень близко сдружиться с ним. И вот, когда господин министр возложил на меня то поручение, о котором вам уже известно, он вручил мне письмо, которое я должен был передать вам, уверив меня, что вы лучше, чем кто-либо, можете сообщить мне все необходимые в этом деле сведения. Дон Фабиан был при этом; он отвел меня немного в сторону, в оконную нишу, и сказал мне вот эти самые слова: «Дон Порфирио Сандос мой лучший друг; вот уже двадцать лет, как один из общих наших друзей, последний потомок одной из первых фамилий Мексики, бесследно исчез, и, несмотря на все наши усилия и старания, мы не могли ничего разузнать о нем. Дон Порфирио поклялся отомстить за нашего друга. Подозрения его пали на некоторых людей, весьма сильных, влиятельных и могущественных, против которых он уже двадцать лет борется без устали. К несчастью, до настоящего времени ему не удалось добиться никаких результатов; а потому, если вам будет возможно содействовать ему сколько-нибудь в его правом деле, то, прошу вас, помогите ему, и он, и я — мы вечно останемся признательны вам за ваше содействие». Вот и все, что мне известно о вашей тайне. Мы дружески пожали друг другу руки и расстались, а два часа спустя я уже покидал Мехико и не видел более дона Фабиана. Из этого вы видите, что вы остались полным господином вашей тайны, и что я от вас ожидаю услышать о ней.

— Благодарю вас за это разъяснение! Для меня особенно отрадно знать, что дон Фабиан не только не разгласил нашей тайны, но, упомянув о ней, имел, очевидно, намерение расположить вас в мою пользу и заручиться для меня, на случай надобности, вашим содействием.

— Вам нет причины сожалеть об этой откровенности дона Фабиана, друг мой, так как он доверился человеку вполне порядочному и преданному вам, а потому, — сказал сашем, — советую вам немедленно сообщить нашему новому другу все, что ему необходимо будет знать, чтобы иметь возможность помогать нам словом и делом.

— Да, да, но только позвольте мне для большей ясности всего последующего сослаться на некоторые исторические факты и события.

— Сделайте одолжение, мы слушаем. Дон Порфирио начал так:

— Эрнандо Кортес, конкистадор, завоеватель Мексики, этот гениальный авантюрист, как его называли, был не только великим мореплавателем, человеком предприимчивым и смелым, искусным полководцем, но и гениальным политиком. Овладев Мексикой и став полным ее господином после смерти несчастного Монтесумы, он воспользовался паническим страхом мексиканцев и утвердил свое владычество в стране не столько силой оружия, сколько хитростью, вступив в союз с вассальными царями и владетельными государями, данниками императора Монтесумы.

Вскоре вся Мексика покорилась, признала законы победителя и смиренно склонилась под его ярмо. Повсюду царили полнейший мир и тишина.

Но Эрнандо Кортес не обманывался этим внешним спокойствием, которое таило в себе бурю. Правда, сопротивления вооруженной силой более не было, но с минуты на минуту могло произойти неожиданно всеобщее поголовное восстание, и пришлось бы все начинать сначала. Население Мексики достигло тогда двадцати с половиной миллионов душ, а испанцев насчитывалось едва-едва четыре тысячи, — и то рассеянных по всему лицу обширной мексиканской территории. Между тем постоянные сношения покоренного народа с их победителями открыли мексиканцам глаза на многое, в чем они прежде заблуждались: так, они теперь поняли, что эти надменные пришельцы — такие же люди, как и сами они, подвластные тем же естественным законам, с теми же физическими потребностями, имеющие за собой одно только преимущество, а именно — превосходство оружия и лошадей — этих быстроногих животных, которые носили их, как на крыльях. Но этим оружием, которое, как они думали вначале, способно поражать молниями небесными, они без труда научатся впоследствии владеть, а лошадей, которых они считали сверхъестественными созданиями, сумеют приручить, обуздать, и тогда, сильные своей численностью, они разом обрушатся на испанцев, подавят их и сотрут с лица своей земли. Положение покорителей было весьма шаткое. Эрнандо Кортес решил тотчас же помочь горю, не дожидаясь критического момента.

В ту пору мексиканская аристократия была еще очень многочисленна и пользовалось громадным авторитетом в народных массах, которыми она управляла по своей воле. К этой-то аристократии и обратился Эрнандо Кортес: он издал указ, что все лица привилегированного сословия, которые пожелают принять христианство, отказавшись от своих языческих верований, и согласятся вступать в браки с испанцами, сохраняют за собой не только все свое состояние, земли и другие богатства, но также все свои титулы и привилегии, которые будут признаны и утверждены испанским правительством, и что, кроме того, эти лица будут пользоваться во всем одинаковыми правами с покорителями.

Как известно, во всех странах мира богатые и знатные классы обыкновенно относятся довольно безразлично к вопросам патриотизма, когда им обеспечивают спокойное, свободное обладание их землями и имущественными благами, и когда им наобещают всякого рода титулов, почестей и привилегий.

Так случилось и тут. Знатные мексиканцы благосклонно приняли декрет конкистадора и поспешили принять его заманчивые предложения. Представители знати и аристократия в Мексике принадлежали к расе инков, следовательно, были белолицы, а не краснокожи, почему через два-три поколения их уже нельзя отличить под их новыми христианскими именами от природных испанцев.

Не прошло и полугода, как вся мексиканская аристократия приняла христианство и стала самой верной союзницей испанцев; теперь последним уже нечего было опасаться в случае возмущения или восстания; эти новообращенные христиане, как их называли, станут на сторону испанцев, в этом не могло быть сомнения.

Однако, некоторые из самых родовитых мексиканцев не согласились сначала на предложения, сделанные им испанцами, и упорно отказывались от заманчивых обещаний.

В числе этих последний был и касик (вождь) Сиболы. Сибола представляла из себя обширную территорию, совершенно еще неизвестную в то время испанцам, чрезвычайно богатую золотом и простиравшуюся, как говорят, вплоть до полярных стран Ледовитого океана. Эта страна, весьма густо населенная, была скорее союзным, нежели вассальным государством мексиканской империи. Касик ее был совершенно самостоятельным государем, управляющим бесконтрольно своим народом; император Монтесума II, чтобы почтить касика, дал ему в жены одну из своих родных сестер, и сам женился на сестре касика, от которой он имел дочь. Итак, касик являлся не только самым могущественным союзником покойного монарха, но также и его ближайшим родственником.

Касика звали Мистли Гуайтимотцин, ему было около сорока лет, роста он был высокого и прекрасно сложенный, с лицом удивительно редкой красоты — вообще, он был ярким представителем рода инка: уверяли, будто бы он происходил по прямой линии от царей Чичимеков, которые в продолжении стольких веков царствовали в Мексике и были первыми законодателями этой страны. Касик Сиболы пользовался особой любовью и почетом у Монтесумы, император положительно не мог обходиться без него. Будучи ранен камнем, пущенным в него во время восстания, несчастный император