— Кто вы такой?
— Тьфу, черт! Неужели страх настолько лишил вас сознанья, что вы даже не узнаете моего голоса?
— Кой черт! Кто вы такой?
— Смотрите, Матадиес, любезный мой приятель, не советую вам говорить о веревке в доме повешенного: в этих местах говорить о нечистом не годится. Что же, Редблад, неужели и вы не узнаете меня? — продолжал неизвестный, приступая к ним еще ближе.
— А-а! Дон Торрибио де Ньеблас! Вы здесь, в такое время! Как это могло случиться? — воскликнул метис, опуская свое ружье к ноге.
— Как видите, приятель, это я, но только не выкликайте так громко моего имени, это совершенно не нужно! Да вы, друзья мои, как я вижу, совсем не опасаетесь!
— Кто же мог ожидать, чтоб здесь, в пустыне…
— Вот именно в пустыне-то и следует всего ожидать и всего опасаться; к тому же ведь я предупредил вас, Матадиес, что увижусь с вами здесь.
— Да это правда, ваша милость, а у меня из головы вон.
— Хм! Что же, мне, видно, не доверяют? — пробормотал угрюмо Редблад.
— Если бы я не доверял вам, то разом покончил бы все расчеты с вами! — строго произнес дон Торрибио, — Но не в этом дело, а скажите мне, нашли вы какой-нибудь путь?
— Ни следа, что говорится! — ответил Редблад.
— А вы, Матадиес?
— Я также.
— К какому же вы пришли заключению?
— Да ни к какому, ваша милость, а вы? — спросили они, теснясь все ближе и ближе к нему.
— Я того мнения, что на асиенду ведет не один путь, а несколько, и что все они существуют и теперь, но только искусно замаскированы.
— Хм, да, замаскированы, — это мило, нечего сказать! насмешливо пробормотал Редблад.
— Увидите! — строго произнес дон Торрибио. — Я берусь вскоре доказать это вам и Матадиесу.
— А что касается меня, то убедить в этом не трудно; для всякого, кто не так глупо суеверен, как mi compadre Редблад — это несомненно и ясно, как Божий день.