В дебрях Борнео

22
18
20
22
24
26
28
30

—Что погиб хитмудьяр, не беда! — сказал он, попыхивая неизменной сигарой. — При дворе рани Сурамы осталось по меньшей мере двенадцать дюжин таких же блюдолизов. Что погибла яхта, не беда: она слишком глубоко сидела, на ней мы не могли подняться по реке вверх по течению. Теперь у нас развязаны руки. Что погиб Назумбата — это хорошо, потому что это змея. Чего мне жаль, говоря по совести, это запаса сигар… Искренне жаль!

Говоря это, принц-супруг рани Ассама, прекрасной Сурамы, и не подозревал, что Теотокрис сам неплохо разбирался в вине и сигарах и что лучшие сигары он унес с собой в глубь лесов Борнео.

Некоторое время спустя импровизированный военный совет постановил следующее: оставить Самбильонга с отрядом в двадцать человек в завоеванной котте, укрепления которой уже были восстановлены, а с остальными отправиться на пароходе по реке Маруду, которая должна была привести к Голубому озеру. Пароход, насколько будет возможно, попытается вести на буксире парусники, не способные к маневрированию на сравнительно узком пространстве реки.

Подсчитав количество людей, отправляющихся в поход, Сандакан увидел, что в отряде всего-навсего чуть больше шестидесяти человек.

— Ничего! — ободрил его Янес. — Помнишь, мы Ассам разнесли чуть ли не вдвоем? А тут у нас целая армия. И потом, если проклятый Назумбата не предупредит Белого дьявола, или каторжника-раджу, о нашем прибытии, то право же, нам выгоднее быть менее заметными.

— Назумбата не мог предупредить. Мертвые не воскресают и не говорят! — ответил Сандакан.

— Черт! Может быть! — ответил Янес. — Но мне странно думать, что Назумбаты нет. Почему-то мне все мерещатся его рожа и злобные глаза.

— Уж не думаешь ли ты, друг, — вмешался Тремаль-Наик, — что Назумбата бежал?

— Я ничего не думаю! — ответил португалец. — Но мне не нравится, да, мне не нравится вся эта история со взрывом яхты. Я не жалею ее. Но как-то странно. Словно это не дело случая, а чья-то мстительная и беспощадная рука тянется за нами.

— Если она есть, мы ее найдем!

— Да, и сломаем! — стиснув зубы, отозвался Сандакан.

На другое утро пароход вошел в устье Маруду и устремился вверх по течению, ведя за собой на буксире два прао. Едва он прошел несколько миль, как с обоих берегов засвистели пули, большие стрелы луков и крошечные стрелки сумпитанов, напоенные смертоносным соком упаса.

Нападающие не показывались: их скрывала тень деревьев и кустарников, зелень листвы. Их можно было только слышать, но не видеть. На их выстрелы команда парохода и прао отвечала огнем винтовок, но особых результатов это не приносило. Приходилось полагаться больше на меры предосторожности и избегать бессмысленной опасности. Поэтому суда Сандакана держались середины реки.

Временами перестрелка затихала, и тогда несколько миль удавалось пройти спокойно. Потом она возобновлялась.

— Не нравится, не нравится мне все это! — твердил Янес.

Его опасения оправдались в очень скором времени: несколько часов спустя, когда пароход с трудом шел против стремительного течения на сравнительно мелком перекате, сверху, из-за поворота, скрывавшего вид, вдруг показалось множество древесных стволов, лавиной устремившихся на пароход. Вахтенная стража дала сигнал опасности, команда высыпала на палубу. Что было делать?

— Я вижу людей! — крикнул Янес.

И в самом деле, стволы, как оказалось, исполняли роль лодок: на них и около них копошились фигуры людей.

— Они с ума сошли! — воскликнул Тремаль-Наик. — Не думают ли эти дикари использовать древесные стволы как лодки, чтобы взять на абордаж наши суда?

— Гораздо хуже! — отозвался Сандакан, ни на минуту не терявший лавину стволов из вида. — Гораздо хуже, друг. Они хотят использовать плавающие стволы, как брандеры. Или они попытаются протаранить бока парохода.