Бесстрашные

– Это меня искренне радует.

– Я принял ее призыв SOS.

– Слишком поздно: мы бессильны; мы сами нуждаемся в помощи.

– Но нам не на что надеяться, – сказал Ронделль разбитым голосом.

– Вы знаете уже, что мы похоронены, и что Марлен хочет оставить нас здесь умирать, Пионтковский?

– Да, я все слышал, – гласил подавленный ответ. Все трое уселись на ящик, налили себе виски и чокнулись.

– За что мы выпьем? – спросил Швиль.

– За здоровье фрейлейн Элли, которую вы так любите, – ответил Ронделль.

– Хорошо, пьем: три погибающих души пьют за здоровье четвертой. – С этими словами они осушили стаканы.

Ллойд молча и неподвижно лежал на своем матраце. При свете свечи было видно, как он осунулся и постарел. Рыжеватая борода, в которой блестели серебряные нити, пробивалась на мертвенно-бледном лице. Под его глазами лежали глубокие тени. Взгляд был тусклым и отсутствующим. От жары его губы пересохли: на них выступила капля крови. Все трое смотрели на него сочувственным взглядом. Швиль взял стакан с виски, встал и хотел поднести его ко рту связанного, но испуганно отступил назад.

– Я… мне кажется… – пробормотал он. – Ллойд умер.

Оба вскочили и нагнулись над безжизненным телом. Пионтковский поднес к губам Ллойда зажженную свечу. Пламя осталось неподвижным. Врач приложил ухо к сердцу – оно было таким же неподвижным, как и губы, как и все в этой гробнице. Он закрыл ему глаза и перекрестился.

Затем они вернулись к своему виски.

– Значит, только трое, – задумчиво сказал Ронделль.

– Еще трое, – повторили остальные.

– За здоровье этих трех, – подбодрил их Швиль.

– Выпьем, – поддержали Пионтковский и Ронделль.

Печально, тоскливо горели свечи. Три больших тени двигались на стене, и в соседней комнате усмехалась в темноте деревянная статуя богини Гатор…

Они поставили вторую бутылку на ящик, потому что первая была уже пуста. Они пили с отчаянием, с искаженными лицами, с опустошенными глазами. Все хотели забыть действительность, которая придвигалась все ближе и ближе, пальцы которой все сильнее впивались им в горло.

– Наверху, в неизмеримо далеком Лондоне, сейчас, может быть, играют на серебряных саксофонах; в «Пикадилли» танцуют хорошо одетые люди, и красивые женщины улыбаются с бокалами шампанского в руках, – мечтательно сказал Ронделль.