Зона испытаний

– Речи не было, а так вышло… – Долотов нервничал, боясь каким-нибудь неосторожным словом рассердить Старика.

Но Соколов был далек от того, чтобы теперь, после трудной посадки, с которой так здорово справился этот парень, говорить ему неприятные слова. Хотя… С каких это пор летчики вмешиваются в распоряжения руководителей КБ? Впрочем, тут же решил Соколов, парню подвернулся случай защитить товарища, так что дело вовсе не в недовольстве распоряжениями начальства. И к тому же в его словах что-то есть… Очень может быть, что эта несостоявшаяся замена как раз тот случай, когда кажется, что делаешь для пользы, а выходит во вред.

Явно стараясь поскорее замять разговор, который сам же и начал, Разумихин стал расспрашивать Долотова, как ему удалось отыскать полосу при такой видимости.

Кося в их сторону, Руканов делал вид, что его не интересует беседа начальства с Долотовым, и, лишь на секунду подняв глаза на Разумихина, усмехнулся, как бы говоря, что это мальчишество – думать, будто от Долотова что-то зависело во время посадки; в лучшем случае, им повезло. Однако Разумихина не так просто было переубедить в том, что он находил очевидным.

– На газах сажал? – спрашивал он.

– Да… На правом держал. Ветер боковой, иначе нельзя.

Когда Долотов ушел, Руканов, не давая остыть разговору, поторопился прислониться к нему и своим словом.

– Больше нужно нашим летчикам летать в сложных условиях.

Главный ничего не сказал на это, а Разумихин решил, что он чего-то не понял в замечаниях Руканова.

Пропустив Долотова к его месту, Костя Карауш хотел было спросить, зачем вызывал Главный, но, поглядев в лицо командиру, промолчал. «Все равно ничего не скажет».

– Костя! – позвал Козлевич. – Чего так сидеть? Травани чего-нибудь… Слышь, одессит!

Но Карауша в кабине уже не было. Он сидел в салоне рядом с Ритой и, не обращая внимания на Ивочку, не без успеха развлекал ее.

– У моей сестры парень – на вас похож! – весело говорила она.

– Плохая примета.

– Почему?

– Дети будут.

Женщина смеялась тем удивительным смехом, который выражал не просто веселость ее, а всю целиком, искренне и безоглядно отдавшуюся радости посмеяться.

…Час спустя буря поутихла, степь стала просматриваться. К самолету одна за другой подъехали несколько машин, из которых выходили и глядели на иллюминаторы озабоченные люди в плащах с капюшонами.

Затем привезли стремянку и, когда механики открыли заднюю дверь, с земли донеслось:

– Братцы, как Николай Сергеевич?