Незримое сражение

22
18
20
22
24
26
28
30

— Так это ты, говоришь, прислал записку в мае? — остановился перед юношей, спрятав руку за спину, под куртку. — Спасибо. И все же… — печаль пересекла лоб несколькими морщинами, — не удалось уберечь многих товарищей. Погибли работники государственной безопасности и райкома партии товарищи Глузда, Панив, Роспонин, Штахетив, Биленко… В Трудоваче уж нет в живых председателя сельсовета Степана Якубовского, председателя потребительской кооперации Степана Поленяка. А вот совсем недавно… — Петр Васильевич замолчал, подыскивая нужное слово.

— Об отце я знаю… Все знаю… Потому и возвратился. Если верите, — Владимир встал со стула, поправил пояс, вытянулся, — дайте оружие. Кровь за кровь! Они хотели воспитать во мне националистические чувства, а пробудили классовое сознание. С кулаками и поповичами мне не по пути, к какой бы национальности они не принадлежали. Я ведь мечтал: выучусь на электросварщика, огнем электродов буду расписываться на металлических конструкциях. А выходит, нужен автоматный огонь… Только поверьте. — Володя старался заглянуть прямо в душу Земляного. — Не подведу. Не бойтесь!

— Верю и ничего не боюсь… — Петр Васильевич подошел к нему вплотную, положил обе руки на плечи.

…До зари горел свет в кабинете заместителя начальника райотдела госбезопасности. Над картой склонились две головы: одна с большими залысинами, светловолосая, а другая курчавая и черная как смола.

— Я знаю псевдо нескольких верховодов. Знаю пароль. На карте могу показать некоторые схроны. Давайте завтра двинем на Гологоры, — страстно говорил Владимир. — Там и «Волк», и «Синица», и «Граб».

Капитан Антюфеев слушал возбужденного юношу, смотрел в его усталые глаза и мысленно повторял слово поэта: «Гвозди бы делать из этих людей…»

Не преждевременной и не завышенной ли была такая характеристика? Нет, капитан очень редко ошибался. Верить людям, советоваться с ними, опираться на них — таков закон чекистов. Это вообще. А в данном конкретном случае Антюфеев полностью полагался на партийную принципиальность, педагогический такт и отеческие чувства Петра Васильевича Земляного.

— Собирайся домой, в Трудовач. Подбери надежных хлопцев, о которых тебе говорил Земляной. Рассчитывай, товарищ Иванюк, на нашу всестороннюю поддержку… Отныне ты — чекист.

В Трудовач Владимир не пошел. Хотелось повидаться с матерью. Она после трагической гибели отца вместе с тринадцатилетним Андрейкой жила в Вильшанице.

Бабушкину хату он отыщет с закрытыми глазами. Вдоль леса, левадой, а там через ручеек. Третья за церковью. Туда Володя вместе с родителями ходил в праздники, любил и сам навещать старушку, хранящую в памяти множество сказок, интересных былей и умевшую красиво их рассказывать.

Как он теперь посмотрит в высохшие, словно полевой колодец, глаза бабуси? Что скажет матери «блудный сын»?

Родной порог кажется низким, когда выходишь из хаты, и очень высоким, когда возвращаешься домой, да еще с тяжелой ношей на сердце.

— Владик, сыночек! — всплеснула руками мать, увидев его в рамке сенных дверей, словно на портрете. — Живой, здоровый, — оглядывала, гладила, как тогда, когда он был еще совсем малышом.

— Ну и мундир… — внимание Андрейки привлекли блестящие пуговицы на форменной куртке «ремесленника». — А это что? — только сейчас он заметил автомат, который Володя поставил возле шкафа.

— Это мне товарищ Земляной вручил. Чтобы сполна заплатил врагам за зло, которое они причинили нашему народу, за невинную кровь отца, за ваши горькие слезы, мамо…

Слезы, слезы… Ими в тот вечер были окроплены поцелуи, неприхотливые яства, которыми угощала мать своего сына. Даже слова отдавали соленой горечью.

— Пора, мамо, собираться, — сказал Владимир, когда, казалось, все было переговорено.

— Куда же, сынок?

— В Трудовач, домой.

— Страшно…