– Городовой! – засмеялся Русениек. – Ну, тут их сколько угодно… Посмотрите хоть на этого!…
Шампион критически оглядел разморенного жарой толстого полицейского в белой форме, привалившегося спиной к ограде сквера.
– Так это и есть знаменитый кровожадный городовой?! Не будь у меня так грустно на душе, я бы рассмеялся. Я расхохотался бы так, что с этого огородного пугала слетела бы фуражка. Выщиплите ему усы, приделайте крылышки – и вот вам готовый ангел с шашкой на боку!… Пардон, что вы сказали? Чтобы я взглянул туда?
Посмотрев в направлении, куда кивнул Русениек, Шампион увидел солидного господина, внимательно изучавшего концертную программу. Казалось, он был слеп и глух ко всему, что творилось вокруг. Лишь жирные, унизанные перстнями пальцы с несколько нарочитой беспечностью играли золотыми брелоками на цепочке от часов, да сытая равнодушная физиономия никак не гармонировала с беспокойно бегающими глазами.
– Ну хорошо, – возбужденно сказал Шампион, – шпиков и городовых я уже увидел. Однако я все же не вижу, чтобы город был «объят революцией». Одни спят, другие слушают музыку, третьи пробавляются минеральной водицей. Те, что поумнее, пьют пиво. О чем я расскажу своим читателям, черт подери!
2
Русениек еще в Льеже успел привыкнуть к эксцентричному поведению Шампиона.
Их дружба возникла в Бельгии, куда Русениек приезжал закупать оружие по заданию Федеративного комитета рижских революционных организаций. До него в Льеж уже прибыли Давис Пурмалис, известный в подполье под кличкой «Фауст», со своей сестрой Диной. В революционном подполье Фауст считался непревзойденным специалистом по изготовлению бомб. После того как его за политическую неблагонадежность исключили из Рижского политехнического института, он уже шесть месяцев в Льеже изучал химию и успел хорошо ознакомиться с местными условиями.
Когда появился Русениек, Фауст сразу заявил, что без посредника закупить крупную партию оружия не удастся. Дело осложнялось. К счастью, как раз в это время в Льеже находился французский журналист Шампион, человек пламенного темперамента, известный своими симпатиями к революционному движению.
Русениек долго искал путей к Шампиону, стремясь понять, можно ли положиться на этого человека в столь серьезном и важном деле. Поможет ли он? Не будет ли обращение к нему русских революционеров лишь поводом для очередной сенсации? А тем временем события на родине развивались стремительно и бурно.
Весь мир потрясло сообщение о восстании на броненосце «Потемкин». Газеты печатали пространные корреспонденции о забастовках в Петербурге, о крестьянских волнениях, о кровавых стычках народа с полицией.
Каждый день промедления казался Русениеку преступлением. Оружие необходимо – без него не может быть организовано восстание. Нужно действовать, и действовать решительно…
Когда Русениек и Фауст явились в небольшую гостиницу, где жил Шампион, швейцар ворчливо сказал:
– Да, да, господин Маршан у себя! Возможно, он примет вас с распростертыми объятиями, а возможно, выставит. От него все можно ожидать. Первый раз вижу такого человека. Утром послал к нему мальчишку-лифтера со свежими газетами из Парижа. И что вы думаете? Дал бы хоть франк! На телеграммы каждый день тратит сотни, а чаевых «из принципа» не дает. Говорит – они унижают. Зарабатывает большие деньги, а как одет! Поверьте, на его месте мне было бы стыдно на людях показаться. – И швейцар подозрительно поглядел на неглаженый костюм Фауста, сплошь покрытый блеклыми следами различных химикалий.
Мальчик-лифтер указал на дверь, за которой раздавался дробный треск пишущей машинки и время от времени звякал звоночек. Судя по этим приметам, журналист находился у себя в комнате. Но, тем не менее, троекратный стук посетителей оставался без ответа. Фауст растерянно теребил бородку, а Русениек злился. Изо всех сил он забарабанил кулаками в дверь.
– Войдите! Разрази вас гром! – донеслось сквозь треск машинки.
Они вошли и остановились на пороге. Повсюду были раскиданы газеты: на ковре, на столе, на стульях. Из груды окурков в пепельнице торчал дымящийся огрызок толстой сигары. Сквозняк потянул струйку дыма к открытому окну, и синеватые кольца поплыли вокруг склоненной головы хозяина комнаты. Шампион продолжал свое дело, не обращая внимания на вошедших.
Фауст откашлялся.
– Надеюсь, вы извините нас за то, что мы ворвались к вам, – проговорил он.
Ответа не последовало. Гости по-прежнему лицезрели перед собой широкую спину и локти, вздрагивающие в такт трескотне пишущей машинки – механизма, в то время еще редкого.