Взлетная полоса

22
18
20
22
24
26
28
30

— То, что вы просите нас сделать, мы, конечно, сделаем. Но я бы на вашем месте взял под сомнение схему этого четвертого узла, — посоветовал главный инженер. — Лично мне она не нравится. Ее ведь меняли уже дважды. И я не очень уверен, что она и теперь получилась качественной. Так, знаете, бывает в практике: не заладится какая-нибудь деталь, меняют ее, меняют да так и в серию запустят недоделанной. Откуда, вы думаете, берутся рекламации?

— Да, наверно, отсюда, — вздохнул Сергей.

С первого дня работы на производстве Сергей проникся к главному инженеру большим уважением и доверием. Лауреат государственной премии, заслуженный рационализатор, Виктор Степанович Стрекалов принадлежал на производстве к когорте «стариков», хотя ему едва перевалило за сорок. Был он худ, высок ростом, сутулился. Носил очки. Голос он никогда не повышал, говорил спокойно, слегка окая. Но все на производстве знали, что главный инженер дважды одних и тех же слов не произносит, и тем более распоряжений не повторяет. А уж если что сказал, то, стало быть, так тому и быть. Вопросы решал принципиально. И к разного рода компромиссам в делах практически был непримирим.

— Значит, над схемой помудрите? — продолжал Стрекалов.

— Все время только этим и занимаюсь, — признался Сергей. — И есть уже кое-какие соображения.

— Так беритесь, Сергей Дмитриевич, за дело. Смелее. С моей стороны рассчитывайте на любую помощь. Изготовим все, что надо, — горячо поддержал Кольцова Стрекалов и не сдержал улыбки. — Я уверен, что это будет лучшим видом проверки. Во всяком случае, действенным.

В начале апреля Кольцов мог уже кое-что показать Стрекалову. Они сидели перед щитом контрольных приборов и внимательно следили за пульсирующими световыми жилками осциллографов и колеблющимися стрелками измерителей. Кольцов давал объяснения.

— Вот что получается, когда мы пытались увеличить дальность действия прибора, — говорил он и поворачивал ручку реостата вправо. Экран одного из осциллографов засветился ярче, еще ярче, потом раздался легкий щелчок — и все погасло. Кольцов вытащил из схемы макета небольшую, покрытую черным лаком деталь, понюхал ее и вздохнул. — Горели. Без конца горели. Вот м все. Я сообщил об этом в КБ. Так мне Руденко в ответ пишет: «Эдисон тысячу раз менял нить накаливания у своей лампы. Тысячу!»

— Ха! — так и всплеснул руками Стрекалов. — Вы бы ему объяснили, что мы уже больше поменяли. И что обошлось нам это намного дороже, чем мистеру Томасу Эдисону.

Кольцов безнадежно махнул рукой.

— Объяснять я ему ничего не стал, а вот что предлагаю: поменять входной блок. И поставить вместо него двойное сопротивление, — указал он на схему и положил перед Стрекаловым лист с расчетами. — И тогда получается совсем другая картина.

Стрекалов внимательно проштудировал записи.

— Да это же то, чего схеме так не хватало! КБ должно вас благодарить.

— Насчет благодарности сильно сомневаюсь, — усмехнулся Кольцов.

— Попробуйте еще раз нарастить мощность, — предложил неожиданно Стрекалов.

Кольцов почесал затылок.

— Так много не требуется.

— Включайте. Это просто интересно.

Кольцов снова повернул ручку реостата. Стрелки на шкалах приборного щита дрогнули и медленно поползли от нулевой отметки вправо. На экране центрального осциллографа появилась светящаяся отметка и, так же медленно пересекая линии сетки, поплыла к центру.

— Видите! Видите! Вы превзошли самого себя! — восторженно заметил Стрекалов. — Вы уже создали запас мощности. Вы победитель!