– Надеюсь, я достоин Олимпии Рено?
– Безусловно!
– Merci! Пока все идет хорошо, и ваш раб считает, что трудился не зря. Но нужно еще многое сделать, прежде чем мы приведем наш корабль в безопасную гавань. И сделать быстро. Мне не терпится сбросить эту сутану – слишком долго я в ней прячусь – и начать по-настоящему наслаждаться жизнью. Но есть еще одна, более важная причина для поспешности: нас окружают рифы, на которые наш корабль может наскочить ежедневно, ежечасно. Видите ли, капитан Райкрофт был не единственным таким рифом.
–
– Нет, нет, нет! Его нам можно не опасаться. Я вам говорил, его уста запечатаны веревкой, одетой на шею; и при малейшем намеке я эту веревку затяну. Мне большие опасения внушает мсье, votre mari (Ваш супруг, фр. – Прим. перев.).
– Почему?
– По многим причинам, но прежде всего из-за его языка. Невозможно предвидеть, о чем проболтается пьяный; а мсье Мердок почти не бывает трезвым. Предположим, он проговорится, скажет что-нибудь о… ну, мне не нужно уточнять, о чем. Нас по-прежнему многие подозревают, и, как огонь, поднесенный к хворосту, начнут расходиться слухи.
– C’est vrai (Верно, фр. – Прим. перев.)!
– К счастью, у мадмуазель нет близких родственников мужского пола, и никто особенно не интересуется ее судьбой, кроме жениха и второго влюбленного, этого отвергнутого деревенщины, сына Шенстона. Его можно не принимать в расчет. Если даже он что-нибудь подозревает, у него не хватит ума разгадать загадку и доказать что-нибудь; а что касается гусара, будем надеяться, что он отчаялся и уехал туда, откуда явился. Хорошо также, что у него нет друзей или близких знакомых в графстве Херефорд. Будь по-другому, мы бы не избавились от него так легко.
– И вы считаете, что он уехал навсегда?
– Да; по крайней мере так кажется. Вторично вернувшись в гостиницу – на этот раз в спешке, – он привез с собой мало багажа. И все, что имел, увез с собой. Так я узнал от одного служащего гостиницы, который разделяет нашу веру. На вокзале сказали, что он взял билет до Лондона. Конечно, это ничего не значит. Он может направляться куда угодно, в любое место земного шара, если почувствует склонность в данных обстоятельствах. И я был бы рад, если бы он так поступил.
Он меньше радовался бы, если бы узнал, что на самом деле произошло на вокзале. Покупая билет, капитан Райкрофт спросил, может ли от быть виписан до Булони. К тому же отец Роже не знал, что до Лондона куплены два билета: первого класса для самого капитана и второго – для лодочника Уингейта. Они путешествуют вместе, хотя и в разных вагонах, что соответствует их различному положению в жизни.
Ничего об этом не зная, поддельный священник – как он сам только что признался – радуется при мысли о том, что еще одна вражеская фигура в игре, которую он так искусно ведет, исчезла с шахматной доски. Вскоре все они будут сняты: ферзь, ладьи, кони и слоны. Остается один король, но он уже шатается: ибо Льюин Мердок вот-вот сопьется до смерти. Именно его называет священник королем…
– Он подписал завещание?
– Qui.
– Когда?
– Сегодня утром, перед уходом. Завещание написал юрист, его клерк был свидетелем…
– Все это я знаю, – прерывает ее священник, – потому что сам послал их. Позвольте мне взглянуть на документ. Надеюсь, он у вас?
– У меня в руках, – отвечает он, порывшись в ящике и протягивая ему сложенный листок пергамента. – Le voila!
Она расправляет перед ним листок, не для того, чтобы он его прочел, а только взглянуть на подписи и убедиться, что они поставлены верно. В завещании он знает каждое слово, потому что сам его продиктовал. В документе, подписанном Льюином Мердоком, говорится, что хозяин поместья в случае своей смерти все поместье Ллангоррен Корт – он его единственный владелец, и у него нет никаких родственников, которые могли бы претендовать на наследство, – оставляет своей супруге Олимпии, урожденной Рено; затем ее детям, если таковые появятся; а если не будет и их, то Грегори Роже, священнику римской католической церкви; в случае же его смерти, предшествующей смерти других наследников, упомянутых в завещании, поместье переходит во владение монастыря… в Булони, Франция.