Торраль ожидал комедии. Из инстинктивного кокетства Мевиль расправил складки вестона. Фьерс, не думавший ни о чем, кроме своего тенниса, с беспокойством посматривал на часы.
Лизерон вошла улыбающаяся. Она, вероятно, забыла о Фьерсе, или, быть может, инстинктивно стремилась отомстить ему обычной местью обманутых женщин. Но она увидела его, и позабытый гнев вспыхнул в ней с новой силой. Она остановилась, Фьерс смотрел на нее равнодушными глазами. Час тому назад оскорбленная в своей гордости самки, она приняла это равнодушие, как удар кнута по лицу. Побледнев, она подскочила, схватила Фьерса за руку, стащила с шезлонга и поставила лицом к лицу с оторопевшим Мевилем.
– Ты знаешь, я была его любовницей!
Торжествующая, отомстившая, вся трепещущая от волнения, она ожидала катастрофы. Ее примитивный рассудок представлял себе ярость обманутого самца, неизбежный и трагический. Но увы, наследственная цивилизация искоренила в Мевиле без остатка такое первобытное чувство, как ревность. Он не пошевельнулся и отвечал только смехом. Лизерон выпустила руку Фьерса, пораженная до остолбенения, которое внезапно сделало ее немой. Фьерс, как ни в чем не бывало, уселся опять.
– Совершенно верно, – заявил он.
Он искал насмешливого слова, которое пришлось бы кстати, но не нашел его. Мевиль с любопытством поднимал брови, эта сцена интриговала его, как шарада. Фьерс объяснил:
– Повторение трагедии из египетской истории: Потифар, или сорванный плащ…
– Бедняжка, – пожалел Мевиль. – Вздумала же ты родиться в нашем веке!
Они смеялись ей в лицо, оба – нет, все трое. Она точно обезумела. Она повторяла: «я его любовница…» И вдруг ее гнев вырвался наружу, смешанный на этот раз с каким-то страшным негодованием. Она разразилась бранью:
– Подлецы! Вам безразлично, если ваши жены изменяют вам с первым встречным животным? Хорошо же: так я, непотребная женщина, я назову вас вашим именем: вы – грязные тряпки, ничтожества, гниль! Вам дадут пощечину, а вы ее даже и не почувствуете. В ваших жилах не кровь течет, а…
Бранные слова разбивались о броню их иронии. Торраль даже смаковал эти оскорбления, как варварскую дань почета его превосходству: для философа большое удовольствие наблюдать игру голого инстинкта. Торраль смеялся без гнева.
Мевиль флегматично выслушал до конца, потом поднялся и вытолкал женщину вон. Он всего менее чувствовал себя оскорбленным, но он находил неприличным, чтоб любовница осмеливалась говорить с ним иначе, как рабским тоном. Лизерон, возмутившаяся раба, пыталась кричать и защищаться. Но, увидев глаза своего любовника, злые глаза, которые требовали повиновения, она убежала, ударившись о дверь плечом. Мевиль возвратился на свой шезлонг и зевнул.
Один только Фьерс покраснел. Он не произнес ни слова, не пошевельнул пальцем. Но странный стыд ударил ему в голову. Он не нашел в себе силы отнестись презрительно к этому оскорблению снизу. Оно его обожгло, как крепкая водка, как истина, – и он не был уверен в том, что это и в самом деле не была истина.
…Конгаи, свернувшаяся в клубок за шезлонгом, сохраняла испуганное молчание, пока говорила Лизерон. Потом она позволила себе рассмеяться пронзительным смехом, который Мевиль прекратил ударом. Это был единственный комментарий приключения. Торраль, как ни в чем не бывало, продолжал на прерванной фразе свои советы:
– Ты напрасно не принимаешь мер против твоей одержимости, – сказал он Мевилю. – Сегодня вечером я обедаю в Шолоне, я приглашал Фьерса, он отказался, потому что у него душевная анемия. Но нам ничто не мешает немного поразвлечься подобающим образом. Неделя воздержания – это слишком.
– В кого он влюблен? – спросил Фьерс.
– В m-me Мале, – сказал Торраль, взглянув на него. Фьерс не повел бровью.
– И в m-lle Абель тоже. Фьерс засмеялся.
– Ты можешь назвать всех на свете.
Он боялся услышать другое имя. Но он не сознавался в этом себе самому.
ebooksa