Из пещеры никто не выходил. Мы увидели бы тень, как тогда — с Эскалором. А подошли мы так тихо, что спугнуть раньше времени не могли. Но если никто не выходил…
Я осмотрелся, на этот раз внимательно: ведь, входя в пещеру, я не искал никого… И потому — только теперь заметил в восточном углу пещеры, над самым полом, черный широкий ход.
Прислушался: ни шороха. Сердце бьется спокойно и радостно: может ли быть в этой пещере опасность!
Я вырвал из костра смоляной пылающий сук и наклонился к ходу. Он был неглубок. Огонь осветил внутренность второй, еще меньшей пещеры. У стены, на циновке, крестом сложив ноги, сидел худой высокий старик.
Он поднял на меня светлые, спокойные глаза и улыбнулся. По лицу и одежде — белой, складчатой, широкой — он не из здешних гор. На матово-смуглом лбу, меж бровей, еле заметный, синею краской очерченный круг.
Я опустил факел.
— Я вошел сюда хозяином, отец. Я не ждал встречи.
Старик кивнул головой и поднял бледную, прозрачную руку к белой бороде.
— В добрый час! Разве я не уступил тебе уже место у костра, Нарушитель?..
— Ты видел Хранителей?
— Я — из Рошана: весть о тебе встретила меня на дороге раньше, чем ты оставил Кала-и-Хумб… Но ты слишком долго говоришь со мной: зови своих охотников, а не то они справят по тебе поминки.
Он говорил по-таджикски медленно, как бы обдумывая слова: это не его язык. Я вернулся к выходу и крикнул:
— Ночлег готов! Зачерпните в Пяндже воды в кунган.
— А белая женщина? — глухо донеслось с утеса.
— Пуст вопрос, на который не будет ответа. Идите, говорю я: костер ждет кунган; кто не хочет ужина — пусть остается на скале.
Первым решился Гассан. К его призыву горцы отнеслись доверчивее. Сполз в воду Вассарга. За ним подобрались остальные; последним Эскалор. Войдя в пещеру, он долго-долго не подымал глаз на белую тень, вившуюся над пылавшим костром, под холодным пригнутым сводом.
Старик остался в дальней пещере. Только на короткое время подсел он к костру, по просьбе горцев. Но от еды отказался: чуть пригубил чашку с чаем, которую подал я ему первому, как почетному гостю. А когда язгулонцы вытащили из мешка черный прокопченный вкусный турий окорок, он медленно поднялся, прощаясь с нами тихим наклоном головы.
— Когда будешь в Рошане — поверни коня от Лянгара на полночь: Хира-Чарма скажет твою судьбу.
При этом имени охотники склонились, как на молитве, прижав к груди руки.
Старик, неслышно ступая, исчез в черной впадине входа.