— По чьему указанию убили Диму Голубева?
— Пацанчика-то?
— Тринадцатилетнего мальчика.
— Он приказал. Убери, говорит, чтоб молчал.
— Что вы на это скажете, Соколов?
— Что скажу? — ответил Соколов. — Заставляете всякую шваль грязь на меня лить!
— А сам-то не шваль? — закричал Ярцев. — От наших к немцам подался, ворюга!
— Гражданин Соколов, — обратился к нему Миронов, — вы обвиняетесь в шпионаже в пользу иностранной разведки, а кроме того, в ряде уголовных преступлений, среди которых и кражи, и шантаж, и убийства. Вы не только агент чужой разведки, боровшийся против интересов нашей Родины, но и уголовник — вор и убийца.
— А он и есть! — произнес с мстительным злорадством Ярцев.
— Увести! — приказал Миронов, указывая на Ярцева.
И когда тот вышел, взял трубку:
— Приведите Ткачука.
— Не надо, — вдруг сказал Соколов, — я дам показания. Но немного позже. Сейчас я не в силах.
— Хорошо. У вас перерыв до восемнадцати часов, — решил Миронов. — И обдумайте все как следует, Соколов. Идите.
Соколов, сгорбившись и глядя перед собой, вышел из кабинета.
Включился селектор.
— Все правильно, товарищи, — сказал генерал Васильев. — По-моему, не следует только давать ему времени на размышления.
— Под мою ответственность, — попросил Миронов. — Соколов со здравым рассудком. Сегодня заговорит, товарищ генерал. Уголовником очень не хочет выглядеть. Хочет быть агентом.
— Хорошо, — после раздумья ответил Васильев, — под вашу ответственность, товарищ Миронов.
Вечером Соколов явился перед следователями подтянутый и сдержанный и, едва присев, заговорил: