Всю зиму они вдвоем штудировали английский, оставаясь после работы, и прокуривали до лиловой синевы воздух в лаборатории рыболовства. Это была Вовкина затея — изучить язык вплотную.
Они должны вернуться в лабораторию рыболовства и бросать окурки в большую раковину-перловицу, спорить и зубрить английский — вот что он хотел сказать ему этими короткими, произнесенными в один выдох словами.
— Держись, — повторил он уже для себя по-русски и нырнул в четвертый раз. Он разминал мышцу до тех пор, пока грудь не стало распирать от невыносимого желания вдохнуть побольше воздуха.
— Отпустило, — сказал Вовка, но глаза у него были какие-то тоскливые. — Возьми канистру, отдохни.
Константин не знал, что стоило Вовке произнести эти слова, но он знал, что Вовка не мог бы поступить иначе.
Темнело. Вода становилась черной и казалась какой-то очень тяжелой. Было девять часов вечера. Часы на руке Константина продолжали отсчитывать время.
«Значит, мы уже семь часов в воде, — думал Константин. — Куда нас отнесло ветром? Проклятый дождь! Берега не видно».
Ломит пальцы рук, начинают уставать ноги. Он давно уже вернул канистру Вовке.
Стало совсем темно. Где-то высоко над пеленой туч летит самолет. Странно слышать его спокойный ровный гул. В такой темноте нужно держаться рядом, пусть даже молча.
Дождь кончился, но ветер не утихает. Сквозь рваные клочья туч проглянула луна. Он давно ждал её.
По знакомым очертаниям сопок, проступившим при свете луны, Константин понял, что их отогнало ветром на северо-запад и они находятся в самой широкой части озера. Берега не видно, только темные угрюмые сопки в бездушном свете, лунные блики на черной воде. И тогда он почувствовал, как словно холодная вода вливается в него и сердцу становится холодно.
«Это страх, — сказал он себе. — Сколько раз ты испытывал его? Разве вспомнишь! Каждый его испытал. Лучше думать о чём-нибудь другом. О том, что хорошо кончилось…»
И он в мыслях увидел снова рыжий ковер болотистой мари — зыбкой посредине между морем и сушей, врезавшейся в нее темно-зелеными стрелами леса. Марь начиналась в пяти километрах за поселком, в котором они работали с Вовкой на рыбозаводе. Сюда, на бесчисленные блюда озер, слетались стаи клохты, кряковых и шилохвостых; здесь, пачкая длинные клювы чернильной шикшей, бродили кроншнепы и высоко в небе проходили косяки гусей, перестраиваясь в полете перед тем, как опуститься на мелководную лайду.
Перелет начинался в сумерках. Но небо за лесом, там, где садилось солнце и откуда летели утки, было ещё светлым, так что можно было стрелять. Он сложил убитых уток в рюкзак и пошел к лесу, раздвигая высокую, шуршащую осоку. Ему нужно было торопиться. Часа через два на плот рыбозавода привезут рыбу, и Вовке одному не справиться с работой.
Он решил срезать путь: идти не по извилистой береговой линии, а напрямик через тайгу, выйти на зимнюю дорогу, которую заметил еще издали по четырехугольному проему просеки в зубчатой стене хвойного леса. Но когда он подошел ближе — просеки не стало видно. Можно было повернуть и пойти испытанным путем, спотыкаясь на осыпях под скалами, но тогда наверняка опоздаешь.
Лучше идти прямо, решил он и стал подниматься на сопку. Сапоги гулко стучали по обнаженным корням. Незаметно для себя он забрался в густой, словно щетка, пихтач, в котором было темно и сыро, словно в погребе. Не было видно даже левой руки, которой он прикрывал лицо, продираясь сквозь шершавые и колючие пихтовые сучья, держа ружье в правой.
Тогда-то и охватило его это мерзкое чувство досады на себя и какого-то страха, будто он помимо своей воли обокрал кого-то. За себя он не боялся. Можно было плюнуть на всё, развести костер, а утром выйти к поселку. Но ведь Вовка знает, что он должен прийти, и, не дождавшись, чего доброго, поднимет тревогу.
Его начнут искать всем поселком, как ту незадачливую студентку, что заблудилась неделю назад. А потом будут смеяться. Самое же скверное, что из-за его самонадеянности поднимутся уставшие за день люди, у которых полно своих забот. Они найдут его спокойно храпящим у костра на задворках поселка. Нет. Надо идти и выбираться самому.
И он лез и лез сквозь чащу уже почти на четвереньках, потому что ветки смыкались всё гуще и ниже.
«Не надо нервничать», — сказал он себе тогда и остановился.
ebooksa