— Конечно, конечно, — согласился Владимир Лукьянович. — Лжет, как все анонимки. Сейчас Борис Петрович нам это подтвердит.
Мне пришлось встать. Удар пришелся ниже пояса. Рефери открыл счет. То, о чем писалось в анонимке, было гнусным наветом. Но внешне все выглядело безукоризненно. Я, действительно, по настоянию Александра Игоревича жил один в комнате, предназначенной для двоих. Как объяснить присутствующим, что, во-первых, тогда в этой комнате над второй постелью обвалилась штукатурка, до ремонта должно было пройти не менее двух месяцев, и только на это время меня поселили одного, что, во-вторых, Александр Игоревич настаивал на этом по просьбе Виктора Сергеевича, поскольку я выполнял срочную и очень сложную работу, связанную к тому же с печатанием на машинке?.. Да, удар был рассчитан точно.
— Выходите сюда, Борис Петрович, на трибуну, — позвал Владимир Лукьянович, — чтобы все слышали о наглой клевете.
На меня нашло оцепенение. С высоты трибуны лица в зале слились в сплошную глазастую массу.
— Дело в том, — начал я, с удивлением слыша, что мой голос стал совершенно чужим, каким-то сдавленным, деревянным, — да, я, действительно, живу один в комнате на двоих…
По залу прошел шумок, не предвещающий ничего хорошего.
— …Но поселили меня по просьбе Виктора Сергеевича… Вот, Евгений Степанович, наверное, помнит…
— Виктора Сергеевича не советую вспоминать по такому поводу, — взвился директорский баритон. — Не смейте использовать его светлое имя для прикрытия темных делишек!
— Да не в том же смысле… — Я хотел рассказать об упавшей штукатурке над второй кроватью, о том, что меня поселили временно, до ремонта, потом забыли, а я не напоминал…
— Знаем, в каком смысле, — заскрипел голос Владимира Лукьяновича. — Эх, дорогой наш Борис Петрович, Борис Петрович, а я так за вас распинался, уверен был, что в анонимке неправда…
Я махнул рукой и пошел, иссеченный взглядами, к выходу из зала. На улице меня догнала Таня. Запыхавшись, пошла рядом, бросая быстрые взгляды и стараясь это делать незаметно. Косо летели снежинки, подгоняемые пронзительным ветром из подворотен. Ветер продувал меня всего насквозь, оставляя пустоту.
В институте неожиданно появился зоотехник из подшефного совхоза. При виде его у меня мелькнула мысль о сговоре с директором и Владимиром Лукьяновичем, но обветренное, с медным оттенком лицо Дмитрия Севериновича было таким усталым и невеселым, что я отбросил ее.
— Плохие вести? — спросил я.
— Хорошего мало.
— Мои прогнозы не подтвердились?
Он расправил широченные, начинающие заплывать жирком плечи:
— Еще как подтвердились! Коровы и бычки набрали точно такой вес, как на схеме. И надой увеличился на столько же. И устойчивость к холоду, к заболеваниям…
— А овцы?
— Не хуже. Угрожавших им раньше эпизоотии и в помине нет. Шерсть высшего качества! Настриг — почти в два раза больше. Вот привез вам тетрадь. Все записано по часам, заприходовано, как положено, выделена разница с контрольной группой. Положа руку на сердце, а вторую — на тетрадь с данными, могу поклясться, что после введения вашего полигена «Л» получаем существо идеальной породы!
— Выходит — удача. Что же вас не устраивает? — Нам ведь нужно улучшить стадо.
ebooksa