— Вы не могли бы со мной рассчитаться за сегодняшний день? Хотя бы немного. Денег совсем нет, понимаете? Ни одной копеечки.
Говорил он это на ходу, и экспедитор сначала промелькнул мимо него, быстро откликаясь: «Га? Га?» — но, уразумев смысл просьбы нового грузчика, остановился и сказал:
— А ну, айда со мной!
Объяснял по дороге в контору:
— У нас так не можно, щоб сразу. Если за неделю — то другое дело… и то у крайнем случае. Да ты не журись, парень, що-нибудь придумаем!
Он привел его в кабинет завбазой:
— Галина Христофоровна, тут двое ребятишек сегодня подошли — дескать, без копейки остались…
Она устало подняла на них глаза:
— Ну и що теперь?..
— Выпишите десятку!
— А они ее заробили? Выпишу, а их после того — и след простыл! Вот и будешь опять с нарядами химичить…
— Куда мы денемся! — с отчаянием сказал Васька. — С десяткой-то! Мы к вам затем и пришли, чтобы на дорогу заработать.
— Куда вам ехать? Кто вы такие вообще?
Васька рассказал. Завбазой поахала, поцокала языком.
— Ладно, пиши заявление…
18
По молу Славка Канаев вышел на маленький каменистый пляжик. Недолго думая, он разделся, выкупался и лег загорать, подстелив штаны с футболкой. На сердце было тяжко, несмотря на то что он освежился после трудной работы. Еще голод ломал его, но это — черт с ним в конце концов, а главное — презрение, почти ненависть к Ваське Тарабукину. Ударить его за то, что не захотел унижаться ради куска хлеба! Он, Славка, не крохобор, и он не боится никакой работы, но добровольно низводить себя до удела раба — на, Тарабукин, выкуси! Еще и восемь копеек зажилил!
Однако голод жег, и Славка начал уже подумывать о том, что неплохо было бы вернуться обратно на овоще-базу, забрать там у кладовщика свой чемодан, продать его на рынке вместе с содержимым, а на выручку отбить домой телеграмму. Обмыслив этот план со всех сторон, он все-таки отверг его. Во-первых, на базе можно встретить Ваську. У него аж перехватило дыхание, когда он представил себе, как пылит с чемоданом по базе, а Тарабукин с презрением смотрит ему вслед. Во-вторых, посылка телеграммы обязательно приведет к тому, что сюда вылетит мать и разыщет его. Дальше — крик, скандал, истерика, возвращение под ее конвоем. Потащит, как третьеклашку. Что ей-то до того, что человеку уже восемнадцать и деньги он не потерял и не проел на сласти, а проиграл в карты, как настоящий мужчина! В-третьих — это уже после возвращения, — свинцовое презрение отца: за то, что накуролесил в дороге, не смог сберечь данных под честное слово денег; за лживое письмо; за то, что сбежал, оставив друга одного, на произвол судьбы. А в том, что Васька и шагу не сделает отсюда, пока не раздобудет денег на дорогу, хоть бы за ним и приехала мать или просто послала перевод, Канаев ни капельки уже не сомневался.
Ему стало очень тяжело от таких мыслей, и он впервые пожалел о том, что у него нет с собой, здесь, томика Баратынского. Когда читаешь стихи, все-таки дыхание становится посвободнее и не так жестко бьется сердце. Это Славка уже узнал. Он попытался даже что-нибудь припомнить, но ничего, кроме куцых обрывков типа: «И камней мшистые громады, и вид полей нагих» или «Надейтесь, юноши кипящие! Летите, крылья вам даны…» — не пришло ему в голову. Еще вспомнились ночь в вагоне, двое негодяев, книга в руках одного из них… Мурашки выступили на Славкином теле, и он едва ли сам мог бы сказать, отчего они выступили: то ли от ненависти к людям, лишившим их прекрасного отдыха и моря, то ли от сознания ужасного одиночества, то ли от легкого, налетевшего с моря ветерка.
…Рядом закричали — громко, весело, разноголосо. Славка глянул, приподнявшись на локте. Несколько девушек, только что зашедших на пляж, скидывали с себя платья и бежали в воду. Вот они забрызгались, заплескались — и только одна осталась на месте, раздевалась еще. Славка вздрогнул, когда разглядел ее. Она снимала одежду медленно, не спешила и улыбалась вслед подругам. Славка рывком поднялся и, нелепо прижимая локти к телу, задыхаясь от смущения и робости, направился к ней.
ebooksa