— А вы фамилию того парня не помните?
— Нет. Пришлый он, а откуда — кто ж его знает? Ни документов при нем не нашли, ни бумаг каких. Так и похоронили, кажется, в братской могиле. Как и многих других, таких же безымянных. А ты вот что, мил человек, пойдешь в Арбузово-Щилинку, порасспроси-ка там у того же Зорина. Их деревня много ближе к Петрово, чем наша. Может, ему побольше моего известно.
— Попытаюсь, — кивнул Буданов. — Значит, советуете прямо к Зорину?
— К нему. Трудное это дело — бередить в отцовской душе незажившую рану, а ничего не поделаешь — надо. Без этого тебе не обойтись.
Так расстались чекист с колхозником.
Арбузово-Щилинка открылась сразу, как только дорога вывела подполковника из небольшого редкого придорожного леса: два ряда новых домов с еще не успевшими потемнеть бревенчатыми стенами. Буданов вспомнил рассказ Егорова о том, что перед самым своим бегством фашисты дотла сожгли всю эту деревню. К счастью, им не удалось захватить в ней никого из жителей. Все успели уйти, тем и спаслись. А теперь вот опять отстроились.
Много лет прошло со дня гибели мальчика, а рана в отцовском сердце болит, небось, и поныне. Ни долгие годы, ни перипетии жизни никогда не излечат ее. Такая же рана ноет в сердце и у чекиста Буданова: в самом начале войны на фронте погиб его старший брат, пограничник Василий. И хотя, кроме Василия, в семье еще семеро детей, а сойдутся вместе — и первое, о чем скорбно помолчат, — это о старшем брате. Так и во всех советских семьях, внесших тяжелую, оторванную от сердца долю в великое дело нашей победы… Так и в семье Зорина… Вот почему трудно идти к нему. Но надо, без этой встречи не обойтись…
И Зосима Петрович направился к нужной ему избе.
Хозяин был дома: среднего роста, худощавый, жилистый, с заметной проседью в смолисто-черных волосах. Он встретил нежданного гостя без удивления, не спеша проверил его служебное удостоверение и лишь после этого протянул руку:
— Будем знакомы: Петр Зорин.
Буданов спрятал удостоверение, виновато оглядел свои заляпанные глиной сапоги. Зорин заметил его смущение и не щедро, но дружелюбно улыбнулся:
— Ничего, не беда, вон какая распутица на дороге. Сапоги-то, небось, промокли? А вы раздевайтесь, вешайте ватник к печке сушить. — И, видя, как гость охотно слушается его, добавил: — Присаживайтесь-ка к столу, отобедаем, а потом и за разговоры.
Зосима Петрович не стал отказываться. Во время обеда они и присмотрятся друг к другу, и попривыкнут. И через несколько минут оба уже сидели за столом, на котором дышали вкусным паром наваристые мясные щи.
— Октябрьская годовщина скоро, — сказал Зорин, — вот и прирезали телку к празднику. — И, помолчав, шевельнул густо-черными бровями, как бы поясняя: — С кормами у нас нынче трудновато, только-только корову до весны прокормить.
Хозяйка, худенькая немолодая женщина, как-то беззвучно, почти незаметно появилась в горнице, поставила на стол чугунок с отварной картошкой и тут же исчезла. Мужчины продолжали есть, время от времени обмениваясь короткими фразами о затянувшейся осени, о бесконечных дождях. Чувствовалось, что Зорин все время сосредоточенно думает о чем-то. “Неужели мне и на свидетельском допросе придется вытягивать из него каждое слово?” — поймал себя на мысли подполковник. Бывают такие люди, даже среди знакомых, с которыми все время чувствуешь себя скованным, связанным их немногословием. Зосима Петрович хотел было спросить о чем-либо насущном, житейском, что заставило бы хозяина разговориться. Но Зорин вдруг отодвинул тарелку и поднялся из-за стола.
— Отдохните чуток, — сказал он, направляясь к развешенной на гвоздях одежде. — К бригадиру схожу, узнаю, какую мне работу на завтра определит.
Накинул на плечи брезентовый дождевик, надвинул армейскую фуражку на самый лоб, и за дверь. Буданов не стал удерживать; вышел, как видно, человек, чтобы собраться с мыслями для предстоящего разговора.
В избу начали вскоре собираться его односельчане, мужчины. Входили неторопливо, со сдержанной степенностью, здоровались за руку, тая любопытство в глазах, и удобно рассаживались на длинной скамье вдоль стены. “Вот, значит, в чем дело, — понял чекист, — за ними он и ходил. Ну что ж, тем лучше, тем обстоятельнее и полнее получится у нас разговор”. И верно, еще раз скрипнула дверь, и в избу вошел Петр Зорин.
— Простите, заставил вас дожидаться, — виновато сказал он, бережно опуская на стол перед подполковником мальчишескую шапчонку, покрытую буро-черными пятнами запекшейся крови. — Вот что осталось от моего Ванюшки…
Сказал и отошел в сторону, присел на табурет возле печки, зябко потирая ладонь о ладонь. Буданов увидел, как глубокие синеватые морщины избороздили его сразу вспотевший открытый лоб.