“Ты о сыне моем лишнего не болтай!”
“А я не болтаю, молчу. Небось, и мне моя голова на плечах нужна, вот и помалкиваю. — Гость поднял стакан, чокнулся. — Давай, соседушка, по-хорошему: ни вы меня, ни я вас знать не знаю. Вот за это и выпьем”.
Но такой уговор Медведева не устраивал. Местных, своих, староста, пожалуй, трогать побоится. А чужих? Тех, что в баньке сейчас хоронятся? И хозяин решил добиться задуманного.
“Напрасно ты меня сыном упрекаешь, — начал он, отхлебнув из стакана. — Не видал я его, давно не виделись. А сегодня другое случилось. Потому и тебя на совет позвал”.
“Что случилось-то? Говори!”
“А то, что и в самом деле были у меня давеча трое каких-то. На огороде. “Готовь, — просят, — к ночи побольше продуктов, ночью придем”. Вот и шатало от страха из стороны в сторону, когда назад шел, а ты — “пляс”, “самодеятельность…”
Староста ерзнул на скамье, придвинулся:
“Неужто придут?”
“Запросто. Мы, говорят, и со шкурой здешней, с тобой, значит, посчитаться должны…”
Хмель будто ветром выдуло из головы у побледневшего гостя. Вскочил, шапку в руки, и — к двери:
“Некогда мне с тобой лясы точить!”
Подождав, пока он выбежал со двора на улицу, Иван Михайлович метнулся в баньку:
“Уходите, ребята! Как бы каратели не нагрянули!”
Да разве уйдешь, когда лужи крови на деревянном полке натекли, нет сил руку поднять, а на дворе светлынь, все со всех сторон видно. Решили партизаны переждать, пока стемнеет, и решили на свою же беду. То ли староста, то ли другой предатель выдал, а только вскоре после полудня примчалась в село полицейская банда, и — пошло! Обыски повальные, мордобой, старых и малых — всех без разбору в плетки…
Окружили и дом Медведева:
“Говори, так твою так, кто здесь утром был?”
Начал божиться — “Знать не знаю”, — а они и слушать не стали, хрясь кулаком по зубам! Избу сверху до низу перевернули, в хлеву перерыли, на сеновале. Может, ни с чем и уехали бы: вечер близился, а в чужом селе, да еще рядом с. лесом, где недавно бой шел, этим воякам ночевка не по нутру. Только нет, не уехали. Лешка Антонов, проныра проклятый, углядел-таки напоследок вросшую в землю по самое оконце баньку на краю огорода, и к ней:
“А ну, что там?”
Сунулись к бане, оттуда выстрел: передний полицай с копыт долой. Ох, и озлились, огонь открыли — беда! Да ведь один-то в поле не воин, выстрелил несколько раз и замолк. Пользуясь суматохой, Медведев подался к лесу, чтобы и самому голову не сложить. Вернулся, когда все уже кончилось, и от жены узнал, как полицаи брали раненых партизан. Выволокли их из бани едва живыми, тут же совсем измолотили прикладами и ногами, бросили бездыханными на подводу и увезли…
— А жену вашу не тронули? — спросил Буданов.