— Подтвердил прием!
В доме на Банковской улице Мюнхена радист зарубежного центра националистов по кличке “Пэт” принял очередное сообщение Выдры. Он наскоро расшифровал его и быстро вышел из аппаратной. Он прошел коридорами и, постучав в одну из дверей, вошел к Профессору.
— Выдра подал голос. А вы опасались!
— Наконец! — сказал Профессор. — Что же он пишет?
— Я расшифровал. Выдра — точный и отважный хлопец. И в огне не горит, и в Черемоше не тонет. Не зря вы ему кличку выдра дали, — балагурит Пэт. — Кроме известных вам львовских явок, Хмара предлагает как пункт встречи каждое пятое и двадцатое число месяца, от часу до двух ночи, руины Манявского скита, под левой колонной въездных ворот. А место для “грипсов” там же, под кружкой для милостыни, в нише, где икона Иоанна Богослова…
— Я хорошо знаю тот скит, — задумчиво протянул Профессор, принимая шифровку. — Еще когда я был гимназистом, то по наказу митрополита Шептицкого мы с другими хлопцами оттуда последние остатки богородчанского иконостаса во Львов забирали. Место для встречи хорошее.
От вокзала Яремче, там, где перекликаются, разрывая сонную тишину ночи, маленькие паровозики узкоколейки, осторожно, стараясь держаться поближе к заборам, двигался человек с чемоданчиком. То и дело озирался, как бы проверяя, нет ли за ним слежки. Совсем неожиданно он перепрыгнул через каменный заборчик и исчез в саду. Человек обошел маленькую виллу и несколько раз постучал в окно, выходящее в сад.
Жена Загоруйко разбудила сонного мужа.
— Ваня, стучат, слышишь?
Загоруйко проснулся и тоже услышал стук.
— Из сада стучат, Ваня… Почему не с крыльца?
Всовывая на ощупь ноги в домашние туфли, майор обронил:
— Пойду гляну…
— Не ходи, Ваня, умоляю. Это могут быть бандиты. Позвони в райотдел.
— Потом позвоню, — решил Загоруйко и, взяв из-под подушки пистолет, зарядил его. Осторожно, как на фронте, передвигался майор по собственной квартире к окну. Став за стеной, он открыл форточку и окликнул неизвестного:
— Кто там?
— Иван Тихонович, открой… Свои…
— Какие “свои”?
— Да я, Кравчук… Открой…
— Боже мой! — сразу освобождаясь от сна, сообразил Загоруйко.