Встреча с неведомым (дилогия)

— Пора заявление в университет подавать, — помогает мне начать разговор отец. — Выбрал ли ты наконец?

— Нет, папа…

— Ну, как же…

— Вернее, выбрал, но еще не уточнил… Хочу осмотреться в жизни, подумать, чтобы не ошибиться. Поработаю с год или два…

— Ну, положим… Что же ты решил?

— Если ты не возражаешь… (У меня решение твердое, хоть бы он и возражал!) Хочу поработать на плато.

— Черт побери!..

— Я уже запросил Ангелину Ефимовну. Она зовет меня. Предлагает место лаборанта-коллектора.

— Ты получил от нее письмо? Что же до сих пор не сказал? Дай письмо!

Вынимаю из кармана куртки много раз читанное, смятое письмо. Отец почти вырывает его из рук. Он читает и от удовольствия смеется и причмокивает языком: «Хорошо! Молодцы! Ух, милые!» и так далее.

— Вот здесь я, папа, не понял, что это означает: «Начинаются работы планетарного масштаба…» О чем это она?

— Это понятно… Но в этом году они еще не начнутся… Ведь там, по проекту Кучеринер, будут заложены сверхглубокие скважины. Одна из тех, которые готовятся в СССР и в США. Да… Первые геологические «спутники», запущенные в глубь Земли.

Отец снова закуривает и предлагает мне папиросу, словно своему коллеге. Я иногда с ним курю, но никогда не затягиваюсь, меня тошнит от этого. На лице Черкасова-старшего полное блаженство. Не то от папиросы, не то от приятных размышлений.

— Так ты, папа, не против, если я поеду на плато? Отец с минуту как-то странно смотрит на меня. Потом берет мое лицо в обе руки и торжественно чмокает меня в лоб. Он взволнован. Что с ним?

— Ты не мог меня больше обрадовать, Николай! Этого я ждал от тебя втайне. Но я хотел, чтобы ты с а м выбрал. Я в тебя верил. Знаешь, когда я начал верить в тебя, как в человека? Когда ты спас меня из снежной ловушки. Тогда я еще не верил и здорово струхнул, мой мальчик! Я боялся, что ты сидишь где-нибудь неподалеку и… замерзаешь. А ты в это время ушел уже далеко… Очень далеко и от этой расщелины и от моих представлений о тебе. И в истории с Абакумовым ты вел себя как надо, несмотря на то что был очень мал. Тринадцать лет всего. Я знал, как ты его боялся! Он же в кошмарах тебе снился… Я горжусь тобой, сынок!

Может, это нескромно, наверняка нескромно, но я не могу удержаться, чтобы не вспомнить об этих словах отца. Это была счастливейшая минута в моей жизни. И я мысленно поклялся, что никогда не дам отцу повода стыдиться за меня.

Некоторое время мы, перебивая друг друга, предаемся упоительным мечтам о плато.

— Черт побери! — Отец выдвигает вперед нижнюю челюсть. — Ты едешь на Север, а я… остаюсь дома!.. — Отец как-то даже тускнеет от невыразимого унижения. — До чего я докатился!.. — стонет он. — Никогда не женись, Николай.

— Почему? — искренне удивляюсь я и поспешно добавляю: —А я и не очень-то мечтаю о женитьбе. Еще чего! Вон Женя Казаков не женился.

— Женька — дурак! — нелогично восклицает отец. Я становлюсь в тупик.