Клетка с попугаем, которую Макар нашел в каюте Маркиза, стояла в кабинете у Витоля. Попугай дремал, не обращая никакого внимания ни на Витоля, беседовавшего с Доброво, ни на молодую женщину в кожаной курточке, что-то диктовавшую машинистке, закутавшейся в старый плед, пи па сотрудника угрозыска, занятого поиском нужной карточки в картотеке, занимавшей целую стенку в комнате.
— Нет, нет, Карл Генрихович, вы меня неправильно поняли, — говорил Доброво. — Работать я у вас не собираюсь. Я слишком стар, чтобы начинать жизнь заново. Просто я не хочу, чтобы уникальная коллекция Тихвинского пропала для России…
— Она пропала, Прокофий Филиппович… — с горечью сказал Витоль. — Сгорела.
— Как — сгорела?
— Во время пожара. На станции Изгорск. Сгорела дотла.
Доброво прищурил глаза:
— Эти сведения достоверны?
Витоль подсел поближе к Доброво:
— Вполне. Сгорел пакгауз, все, что там было. Спасти ничего не удалось.
Доброво помолчал.
— Боже мой… А я размышлял… медлил…
Он встал.
— Мне показалось, — сказал Витоль, — что вы хотели мне что-то сообщить. Или я ошибся?
— Нет, не ошиблись. Я хотел сообщить кое-какие подробности, к сожалению ныне потерявшие всякий смысл…
Доброво направился к выходу, но задержался в дверях:
— Вы сказали, что из огня ничего вынести не удалось?
— Ничего. Наш сотрудник пытался спасти хоть что-нибудь, но ему это не удалось…
В большой палате Изгорской городской больницы, куда после пожара попал Макар, больные еще спали, когда ранним утром в раскрытом окне появился Кешка.
Макар заметил его и тихо присвистнул. Кешка подошел к нему и развязал узелок, в котором оказалась миска с вареной картошкой.
— Все в окна лазишь? — шепотом спросил Макар.