— Слабая, Воин Андреевич. Не будем себя обманывать. Нам следует быть готовыми ко всему и принять безотлагательные контрмеры немедленно! Завтра уже будет поздно.
— Да, но что?.. Какие меры?
— Частично вы их уже приняли. Вот карта на вашем столе. Вы погрузили уголь…
Воин Андреевич прошелся до двери, вернулся к столу:
— Действительно, вы же знаете, я давно думаю о возможности выбора. И выбор только один, почти как в Плимуте. Но там никто не подозревал, что мы решимся на такой шаг, привыкли к русской покорности, они даже в душе не верили в серьезность революции у нас, все экспедицонные корпуса снаряжались главным образом чтобы “застолбить” золотоносные, нефтеносные, лесные и прочие участки и как устрашение для соперников. Думали, что воспользуются нашей слабостью… Там нас не сторожили, не обвиняли. Теперь этот “Отрантишка” — словно пес у ворот… Пока нам повезло только с углем. Какой подлец этот начальник порта! Взял двести фунтов стерлингов. Говорит, что “вам все равно, деньги не ваши, а мне — сами понимаете: жалованье не платят уже полгода. Надо как-то жить, две дочери, сын…” И, по существу, он прав. Да! Еще говорит, что все тащат, разворовывают Дальний Восток. Японцы почти очистили остров. Вывезли все, включая адмиралтейский якорь, лежавший здесь со времен Невельского, запасы фуража и всех лошадей в придачу. Что делается, Коля!
— Надо действовать решительно, не теряя ни минуты.
За бортом послышался шум парового катера; он прошел невдалеке, вода в графине качнулась несколько раз и замерла.
Оба настороженно прислушались. Когда шум винта затих, командир взволнованно продолжал:
— Вы забыли, Николай Павлович, что не только мы с вами на клипере. А матросы? Как они отнесутся к новым тяготам, риску и, что скрывать, возможно, верной гибели?
— О гибели говорить еще рано. Матросов я беру на себя… За дверью раздался характерный стук — ленивый, небрежный.
— Герман Иванович! — обрадовался командир, как будто тот должен был принести неожиданные новости, которые снимут с него непосильный груз.
Радист вошел, как всегда с печальной саркастической улыбкой, и остановился посредине салона, спрятав руки за спину. Без вводных слов он стал передавать содержание телеграммы:
— “Отранто” приказано повысить наблюдение за “Орионом”. Категорически запретить общение с берегом. Капитан получил нагоняи за то, что дозволил нам отбункероваться. Прибыла следственная комиссия. Только что. На катере. В числе инквизиторов наш барон Гиллер в новенькой английской форме. В телеграммах его называют экспертом по русским вопросам. Все! — И добавил от себя: — Положение гадкое. Хуже трудно представить.
Командир и его помощник молчали. Несмотря на все, в них еще тлела какая-то смутная надежда, что “все обойдется”: комиссия не приедет, вице-адмирал сменит гнев на милость, новые, более важные дела заставят англичан оставить клипер, да и мало ли что могло случиться в это смутное время. Но ничего отрадного не произошло. Петля сжималась все туже. При полном молчании появился лейтенант Бобрин.
— Прошу извинить, я, кажется, помешал, на мой стук никто не ответил. Ваше высокоблагородие, господин капитан второго ранга…
Командир болезненно поморщился:
— Ну что вы, Степан Сергеевич, все “благородите” меня! Был давно приказ перейти на новую форму обращения. Ну, что там
— На мой взгляд, у нас происходят события недопустимого характера.
— Ну, что там еще?
— Сейчас в матросском кубрике происходит сходка. Я слышал сам, как беглый матрос или, вернее, субъект в матросской форме призывал захватить шлюпки и бежать на материк к партизанам. Его следует немедленно арестовать и выдать властям!