Лешка весело выпалил:
— За нами погоня! Миноносцев пять, а может, и десять! Японских, французских, английских, американских!
— Ну что веселого нашел, дурень? — осерчал Зуйков. — Что они тебе, леденцы везут?
— Надо мне! Только им нас теперь не догнать.
— С двадцатиузловым ходом?
— Хоть с тридцати. Они только сейчас вышли. Герман Иванович всю ночь наушники не снимал. “Отрада” молчала. Что-то у ней с радиостанцией стряслось.
— Стрясется, если все судно разнесли, — сказал Брюшков, — за это по головке не погладят.
— Так мы им и дались, чтобы гладили! Дядя Герман говорит, что японцы своим передали о нас, а пока те раскачались, мы вон где уже! Скоро в бухте будем!
Матросы и юнга поглядели на желанный берег, ярко освещенный поднявшимся из моря солнцем.
Неожиданно засвистели боцманские дудки, и разнеслась команда:
— Мыться, бриться, к построению… форма три!
Как в праздники и перед увольнением на берег, команда выстроилась на шканцах. Офицеры также в парадной форме стоят на мостике. Матросы не спускают с них глаз. Уже пронесся неведомо кем пущенный слух, что “все образовалось: получен приказ идти в Петроград”. И как будто действительно “все образовалось” — командир, как обычно улыбаясь, что-то говорит своему помощнику, разве только лицо его чуть бледнее, чем всегда, да знают, сколько он пережил за последние шесть часов.
Отданы положенные рапорта. Командир, как всегда, смотрит на свои золотые часы, подходит к перилам и обращается к матросам так, как никогда еще никто не обращался к ним:
— Товарищи! Дорогие соратники! Поздравляю вас с первой победой над врагами нашей родины!
Прошло несколько томительных секунд, прежде чем строй несколько вразнобой отозвался троекратным “ура”.
Симонов Е.
СЕЗОН НЕСОСТОЯВШИХСЯ ВОСХОЖДЕНИИ
Аллах, аллах, взгляни на горы!
В самом деле.
Их головы от бед и горя