— Я не знаю сейчас, сколько стоит кусок мыла. А кто способен определить цену иконы, приписываемой кисти легендарного Алимпия! Вы обратили внимание, я отступил от правила и употребил эпитет.
— Нет правил без исключений.
— Такая икона может стоить миллион, десять миллионов, а может, и все сто.
— Золотом?
— Вы неисправимы, мой дорогой! Не керенками, конечно...
— Как же такое сокровище попало к вам?
— Перст божий! Мне подарила икону старая, очень старая женщина в глухой владимирской деревушке.
— Почитал бы за счастье взглянуть на икону хоть одним глазом.
— Сейчас это невозможно. После моей смерти собранная мною коллекция займет место в картинной галерее.
— Какой?
— Не суть это важно. Главное, чтобы галерея была русская...
— Вы убежденный националист?
— Я патриот. Я всю жизнь служил России и ее народу. Вот все мои убеждения. У вас, разумеется, другой взгляд на эти вещи.
— Россия больна. Увы, не с семнадцатого года. Она заболела раньше. И надолго... И кажется, ни барон Врангель, ни большевики не спасут ее. Âne paré ne laisse de braire[2].
— Любопытная концепция. И какой же выход, батенька, предлагаете?
— Я непригоден для роли вождя, — признался Долинский. И добавил: — Критиковать всегда легче.
— Что верно, то верно, — согласился Сковородников. Кивнул: — Я очень благодарен графине Анри, что она рекомендовала мне вас в качестве своего друга.
Долинский поднялся:
— Мне хотелось что-нибудь сделать для вас, профессор.
— Благодарствую, батенька... Коли сможете, достаньте хотя бы пачку «Кэпстэна»[3].
ebooksa