Сползала с лица немого тяжелая, бессмысленная муть, проступала растерянность. И стало вдруг отчетливо видно, как, в сущности, молод еще этот парень перед рухнувшей на него бедой.
— Как убит... когда? — глотал и все никак не мог проглотить тугой ком в горле Шамиль.
— В ту же ночь убит, как явился домой. По слухам — дело рук Хамзата. Вот такая шершавая весть, товарищ Ушахов. Крепись. Сейчас поедешь к домашним по новому адресу, я распоряжусь. О делах позже поговорим.
— Зачем позже... сейчас самое время — о делах, — справился с собой Шамиль, закаменели, едва ворочались скулы, цедя морозные слова. — А к матери с братом я успею. Не такая у меня весть, чтобы к ним спешить. Вы ведь им не сказали?
— Не хватило духу, — сумрачно подтвердил Быков.
— Ну вот. Самое время о делах поговорить. Шкуру я в развалинах спрятал, когда своих дома не оказалось, бешмет новый на старье выменял. Так что нет теперь Шамиля.
Быков потер измученное лицо, сказал:
— Тогда начнем. Будем исходить из того, что Митцинский враг и какова будет линия поведения немого Саида у него во дворе.
Поздно вечером, растолкав дневные дела, охвостьем тянувшиеся за Быковым в ночь, позвонил он председателю ревкома Вадуеву на квартиру:
— Доброго здоровьица, товарищ Вадуев. Быков на проводе.
— Э-э, Быков, — сварливо сказала трубка, — ты что, мое имя не знаешь? Ты мне бюрократию не заводи. Чего хотел говорить?
— Дело у меня, Дени Махмудович, — вздохнул Быков, — может, не вовремя?
— Одному скажу — не вовремя, другому. А потом народ спросит: «А может, не вовремя мы его на высокое кресло сажали?» Давай твое дело.
— Хочу предложить кое-что.
— Молодец! — похвалил Вадуев.
— Я, что ли? — удивился Быков.
— Конечно, ты. Кто предлагает — тот всегда молодец. Кто все время просит — к тому присмотреться еще надо.
Быков подождал, вздохнул:
— Слышал я, горняцкая группа Коминтерна со Старых промыслов на смычку в Кень-Юрт собирается?
— Туда. А какая твоя забота?