— Ну что ж, может быть, я сумею выбраться к вам. — Кэл явно заинтересовался. Или, пожалуй, точнее, был заинтригован.
— Я найму самолет, чтобы тебя доставили прямо в Уиллоу-Гроув, — пообещал я.
— Неужели дело настолько важно?
— Правду говоря, Кэл, я и сам толком не знаю. Мне хотелось бы услышать твое мнение.
— Ладно, договаривайся насчет самолета и позвони мне. Через час я могу быть в аэропорту.
— Спасибо, Кэл. Я тебя встречу.
Я заранее знал, что Элси будет на меня дуться, а Дороти придет в негодование. Какому-то адвокату в таком заштатном городишке, как наш, нанимать самолет было явным сумасбродством. Но если нам удастся выцарапать алмазы или хотя бы часть их, плата за самолет покажется такой мелочью, о которой и говорить не стоит. Правда, я не был абсолютно уверен, что Гарри Джонсон сможет отличить настоящий алмаз, от поддельного, даже если увидит его. Конечно, он торговал алмазами в своем ювелирном магазине, но я подозреваю, что просто верил какому-нибудь оптовому поставщику на слово, что они действительно были алмазами.
— С кем это ты говорил? — спросил Стивенз.
Я рассказал ему, кто такой Кэлвин Росс.
— Тогда почему ты не сказал ему, что это Рембрандт? — набросился на меня банкир. — Неужели ты не веришь, что кого-кого, а уж Рембрандта я всегда смогу отличить?
Я чуть было не сказал ему, что именно это и имел в виду, но вовремя спохватился: не исключено, что в будущем мне еще не раз придется обращаться к нему за кредитом.
— Послушай, Амос, — схитрил я, — мне просто не хотелось бы раньше времени влиять на его заключение. Как только он прибудет сюда и посмотрит на картину, он, без сомнения, увидит, что это Рембрандт.
Моя уловка несколько утешила банкира Стивенза. Затем я вызвал Дороти и попросил договориться о самолете для Кэла. С каждым моим словом ее и без того безгубый рот все больше поджимался, а лицо приобретало не просто кислое, а прямо-таки уксусное выражение. Не будь при этом Амоса, она бы не преминула прочитать нотацию о том, как пагубно швыряться деньгами.
Глядя на нее, я мог понять, почему Дороти получала огромное наслаждение на слетах приверженцев очищения, которые каждое лето, словно грибы после дождя, возникали в Уиллоу-Гроув и окрестных городках. Она не пропускала ни одного из них, неважно, какая микрообщина или секта была организатором, стоически высиживала часами на жестких лавках в летнюю жару, неизменно бросала монетку на тарелку для сбора пожертвований и с огромным удовлетворением выслушивала всю эту болтовню о грешниках и адском пламени. Она постоянно уговаривала меня посетить такое собрание, причем у меня сложилось впечатление, что, по ее глубокому убеждению, это пошло бы мне на пользу, но пока я успешно противостоял всем ее атакам.
— Вы опоздаете в суд, — коротко напомнила Дороти, — ведь сегодня слушается дело, на которое вы затратили столько времени.
Это нужно было понимать так, что мне не следовало бы зря тратить время на дядюшку Джорджа.
Пришлось отправиться в суд.
Во время перерыва в заседании я позвонил в полицию, но дядюшкой Джорджем там и не пахло. В три часа пришла Дороти сообщить, что Кэлвин Росс прибудет в пять. Я попросил ее позвонить Элси и предупредить, что к обеду у нас будет гость, который, возможно, останется и ночевать. Дороти промолчала, но по ее глазам я прочитал, что она считала меня зверем и будет только справедливо, если в один прекрасный день Элси соберется и уйдет от меня.
В пять часов я встретил Кэла на аэродроме. Он здорово постарел и выглядел еще более важным, чем я его помнил. Но, как и раньше, он был вежлив и так же поглощен своим искусством. Больше того, я сразу же увидел, что он не на шутку взволнован. Возможность открытия какого-нибудь давно утерянного полотна, представлявшего хоть какую-то ценность, насколько я понимаю, хрупкая мечта каждого искусствоведа.
Я оставил машину на площади, и мы отправились с Кэлом в полицию, где я познакомил его с нашими блюстителями порядка. Чет сказал, что о Джордже по-прежнему нет ни слуху ни духу. После недолгих препирательств он достал картину и положил ее на стол прямо под лампой.