— Тогда, наверное, нам отвернут головы.
— Ой-ой, это почему? Перед законом все потерпевшие равны независимо от их должностного или общественного положения. По-моему, я это от вас и слышала.
Я засмеялся:
— Я и не отказываюсь от своих слов. Но было бы неправильно позволять ворюгам безнаказанно шарить в квартирах наших музыкальных гениев.
— Понятно. А в квартире обыкновенного инженера можно?
Я с интересом взглянул на нее, потом сказал:
— Эх, Леночка, мне бы вашу беспечность. От нее независимая смелость ваших суждений.
— Подобный выпад нельзя рассматривать как серьезный аргумент в споре, — спокойно сказала Лаврова.
— Это верно, нельзя. Скажите, вам никогда не приходило в голову, что наша работа в чем-то похожа на шахматную игру?
— А что?
— А то, что нельзя играть в шахматы, видя перед собой только следующий ход. В шахматах побеждает тот, кто может намного вперед продумать свои ходы и их железной логикой навязать противнику удобную для себя контригру, чтобы она ложилась в рамки продуманной тобой комбинации…
— Какой же вы продумали ход?
— К сожалению, в наших партиях противник всегда играет белыми — первый ход за ним. Причем вопреки правилам ему удается сделать сразу несколько.
— Ну, е2-е4 он сделал. Какова связь с нашим спором, не понимаю?
Я задумался, потом спросил:
— Не понимаете? Сейчас приедет хозяин квартиры — народный артист СССР, лауреат всех существующих премий, профессор консерватории Лев Осипович Поляков. Он, как вам это известно, гениальный скрипач. Теперь он еще называется «потерпевшим». И подаст нам заявление, которое станет документом под названием лист дела номер два. Вот тут мы с вами можем узнать, что есть еще один потерпевший… Этого я боюсь больше всего…
— Кто же этот потерпевший?
В прихожей хлопнула дверь. Я обернулся. В комнате стоял Поляков…
Глава 2. ГЕНИЙ
От нестерпимого блеска солнца болели глаза, и вся Кремона, отгородившись от палящих лучей резными ставнями, погрузилась в дремотную сиесту. Горячее дыхание дня проникало даже сюда, в увитый виноградной лозой внутренний дворик; каменные плитки пола дышали жаром. Прохладно плескал лишь вспыхивающий искрами капель маленький фонтанчик посреди двора, но у Антонио не хватало смелости спросить воды. Великий мастер, сонный, сытый, сидел перед ним в деревянном кресле, босой, в шелковом турецком халате, перевязанном золотым поясом с кистями, и мучился изжогой.