— Зажги эту «адскую машину».
Я чиркаю колесиком. Фитиль чадит и, наконец, вспыхивает. Я стряхиваю бензин с пальцев. «Адская машина» течет.
— В связи с делом о «хищении ножа» я еще раз осмотрел дом Шабашникова, — говорит Помилуйко. — Сам понимаешь, я должен был ознакомиться с «местом происшествия» и с этим типом. Жаль, что вы не обратили внимания на зажигалку. Ты говорил об анализе пятен, оставленных преступником. Бензин с небольшой примесью масла, да? Так вот, Шабашников заправляет свою зажигалку из бутыли, которую он взял у своего соседа, Зуренкова. А в бутыли — горючее для мопеда, понял? У Зуренкова имеется мопед. В бензине уже разбавлено немного масла.
Помилуйко подбрасывает на ладони зажигалку.
— Вот и разгадка... Я так понимаю: Шабашников не хотел включать свет в доме и воспользовался этой старой, текучей зажигалкой. Горючее попало на перчатки. А, братец?
Кажется, майор не на шутку взялся за Шабашникова. Тут уж его не собьешь. Он прав: на зажигалку стоило обратить внимание.
— Все-таки я попробую найти более веские доказательства для своей версии, — говорю я, глядя в пол.
— Упрям, упрям, — благодушно ворчит Помилуйко.
Останавливать меня он не хочет. Но и помощи от него я теперь не добьюсь, это ясно.
«Что, если Николай Семенович, и я, и Комаровский, который верит в честность Шабашникова, ошибаемся? — думаю я, выходя от майора. — Нет, не может быть! Я должен довести свою работу до конца!..»
Ожог, который Анданов пытался выдать за ушиб, пока еще не улика. Это скорее толчок для прозрения.
Должны найтись иные доказательства. Моя теория — это соляной раствор, густо насыщенный предположениями и умозрительными расчетами. Нужна хотя бы тонюсенькая ниточка, чтобы раствор начал кристаллизоваться, затвердел. Нужны реальные детали, которые сами собой, без всякого принуждения, укладывались в версию.
Нет преступника, который не оставляет уличающих его следов. Это аксиома, хорошо известная каждому новичку.
Прежде всего — мотоцикл. Куда он делся, где был укрыт? В карман его не спрячешь... Надо снова отправляться в Лихое, по той злополучной тропе. Только один человек сможет помочь мне в тайге. Кеша Турханов, лесной житель.
Утром следующего дня мне звонит Комаровский: «Кеша будет ждать в Лихом, у станции. Договорились с ним. Я просил его разузнать, где охотничал последние дни Анданов».
С опаской сажусь на «Яву». Правая нога словно в лубке, пошевелить трудно. Никакие мази доктора Малевича не спасают от боли. А мне еще предстоит доказать, что от Лихого до Колодина можно проскочить за пятьдесят минут.
Небо хмурится, вершинки сопок то и дело исчезают в облаках. Опять пахнет дождем. Еду не спеша, изучая тропу, повороты и неожиданные спуски в глубокие распадки. Надо полагать, преступник не один день присматривался к этой дороге, прежде чем решился привести в исполнение свой план.
В ту ночь, когда мы с Ленкой возвращались из Лихого, дорога показалась мне легче и безопаснее. Видимо, не обращал внимания... Иногда тропа натыкается на каменные осыпи, и руль дергается, словно хочет вырваться из рук. Скальные обломки по сторонам, как надолбы. Гонка будет с препятствиями. А он, этот ночной ездок, не боялся. Он шел на большой риск. Во имя чего?
Дорога начинает падать. Внизу холодно светится Черемшанка. Тропа уходит прямо в воду. Камни, разводья пены, белые бурунчики, а на том берегу — крутой и скользкий подъем. Машину надо втаскивать на руках по круглым валунам.
Как это Ленка отважилась? Да, мостик! Она говорила о мостике, выстроенном «доброй душой».