Под аркадами в обе стороны струился людской поток; половину площади занимали столики кафе; воздух ритмически вздрагивал от колокольного звона и всплеска голубиных крыльев. Настал час мечтаний, и Венеция, праздно уронив руки, предавалась грезам в весенних сумерках.
Эти руки не были натруженными руками рабочего! Они были такими белыми и ленивыми, как руки на портретах великого сына Венеции — Тициана. Когда-то, давным-давно, эти руки взялись за дело, чтобы захватить мировое господство; долгие годы они срывали, как срывают с веток блестящие плоды, все сокровища мира — и складывали их в свой ларец с драгоценностями. Но мало-помалу дань, которая стекалась со всего мира в этот ларец, стала иссякать, а потом драгоценности одна за другой упорхнули из ларца. Однажды владычица Адриатики подняла свои золотисто-зеленые глаза и увидела, что она бедна. И все же она продолжала улыбаться. Но вскоре ей пришлось плотнее запахнуться в свою кружевную мантилью. Потому что со стороны Альп задул холодный ветер. В одно прекрасное утро мужчина маленького роста с судьбоносным профилем въехал прямо в ее альков. Венеция раскрыла глаза в горделивом недоумении. Дерзновенный на цокающем копытами коне въехал туда, куда не ступала нога ни гуннов, ни готов, ни вандалов. Он осквернил и разграбил ее богатства и даже не обратил внимания на ее красоту. После чего, как безвольную добычу, передал Венецию ее исконному врагу по ту сторону Адриатики.
Шли годы, исконного врага изгнали, и Венеция снова стала свободной. Но человек с профилем античной камеи сделал свое дело слишком основательно. Венеция уже не возродилась. Довольно апатично продолжала она принимать дань теперь уже другого рода. Приезжие чужеземцы, бросая вокруг беглые взгляды, отмечали, что Дворец дожей разрушается, что сокровищница пуста, но приходили в экстаз, любуясь следами былой красоты. И платили дань, которую всегда платят красоте, будь то реальная красота или только воспоминание о ней, и в весенние вечера, подобные описываемому нами вечеру, называли Венецию царицей городов.
За одним из столиков у кафе «Квадрис» на площади Святого Марка сидел одинокий господин. У него было смуглое лицо с резкими чертами, длинной верхней губой и зорким взглядом светлых глаз. Гладко зачесанные волосы подчеркивали классическую форму его головы. Он то и дело посматривал на старинные башенные часы, которые с арки над входом в Le Mercerie[8] отсчитывют минуты и часы в этом городе, где время кажется застывшим. Господин сверял показания башенных часов со своими карманными часами и, убеждаясь, что показания сходятся, с каждым разом становился все мрачнее. Вдруг он вздрогнул.
Кто-то опустился на стул рядом с ним. Обернувшись, он убедился, что наконец-то появилась именно та особа, которую он ждал.
— Откуда вы? — спросил он, сурово поджав уголки губ.
— Так вы здороваетесь со мной? — ответила она вопросом на вопрос, вздернув брови. — Я пришла с «Le Mercerie», и меня мучит жажда. Сомелье! Cameriere!
— Позвольте вас спросить, что вы делали на «Le Mercerie»?
— Я купила себе носовой платок.
— Вы меня немного успокоили. Но разве вам в самом деле нужен носовой платок? По-моему, я видел в ваших чемоданах не одну дюжину носовых платков.
— Но среди них нет ни одного из венецианских кружев. Cameriere! Почему вы не подзовете сомелье? Вы не слишком галантны!
— Наше соглашение не предусматривает, что я должен быть галантным, — мрачно возразил он. — Но конечно, если вас мучит жажда… Сомелье! Подойдите сюда! Что вам заказать?
— Коктейль, — ответила она. — Мартини, сладкий.
— Разве коктейль утоляет жажду? Я этого не знал.
— Очевидно, это изъян в вашем воспитании. Когда хочется пить, нет ничего лучше коктейля. Он утоляет жажду, не утоляя ее.
Она демонстративно вздохнула.
— Один коктейль, сомелье, мартини, сладкий! — сказал мужчина. Потом опять обернулся к даме, которая уже сняла свой фетровый шлем, предоставив вечернему свету играть в гладком медном шлеме тициановых волос. Ее губы были не накрашены, прямой профиль полон решимости, но взгляд серо-голубых глаз был шаловлив, чего ее спутник то ли не понимал, толи не ценил.
— Сегодня днем, — заявил он прежним мрачным тоном, — я сделал странное открытие.
— Вот как? — с любопытством спросила она. — Астрологическое открытие? Так что же, будущее мне по-прежнему улыбается?
— Это не было открытие в области астрологии, — холодно ответил он. — Что до вашего будущего, у меня на сей счет складывается особое мнение. Впервые в жизни я начинаю сомневаться в предсказании звезд.
ebooksa