Львиное озеро

22
18
20
22
24
26
28
30

— Я вышлю вам фунты стерлингов, как только прилечу домой.

— Забудьте об этом. — Лэндс потрепал меня по руке. — Честно сказать, я бы больше заплатил, чтобы вас спровадить.

Мы простились, и он забрался в свой фургон.

— Ваш рейс через час, — объявил диспетчер. — Я вас позову.

— Спасибо.

Я выскользнул из конторы и заглянул в ангар. Он был забит всякой всячиной, на улице горели дуговые лампы, и в их свете я видел «дакоту». В ее брюхо загружали последние припасы, под левым мотором уже приладили пускач, а группа людей сгрудилась возле самого люка. Я не успел понять, что происходит, а ноги уже несли меня по твердому грунту взлетной полосы. Мгновение спустя я смешался с толпой строителей.

— Куда летишь, парень? — спросил один из них — толстый коротышка в меховой ушанке с козырьком.

— На 224-ю милю, — поколебавшись, ответил я. Днем в конторе я подслушал, что туда должны направить инженера взамен вышедшего из строя работника.

— Смотри, замерзнешь. — Коротышка, казалось, был даже рад этому. — Не удивлюсь, если там валит снег.

Люк открылся, и мы полезли в самолет. В этот миг за спиной послышался шум мотора, мелькнул свет фар. Я оглянулся. На крыльце диспетчерской стоял человек и смотрел в мою сторону. Это был Ларош.

Взревели двигатели, меня запихнули в самолет и задраили люк. Ларош еще мог успеть задержать меня. Я в страхе прижался к двум своим соседям по скамье, и тут самолет медленно тронулся с места. Осталось всего несколько секунд. Вот и взлет. Мои нервы и мускулы вдруг расслабились, и лишь теперь я до конца осознал, что лечу в самое сердце Лабрадора.

Мы набирали высоту довольно долго. Все время холодало, и я натянул пальто, но легче от этого не стало. В полумраке призрачно маячили лица моих спутников.

— Ты бывал тут раньше? — спросил один из них — коренастый приземистый индеец.

Я покачал головой.

— А я уже две зимы на железке, — с гордостью объявил он.

— Скоро мы будем на 134-й миле? — спросил я.

— Где-то через час. Раньше на каноэ я проплывал этот путь за шесть недель, а теперь час — и там.

Он умолк, а я принялся размышлять. Из отцовских книг я кое-что знал об этой стране, знал, что она почти не исследована, и оттого чувствовал себя неуютно.

Больше всего меня удручало то обстоятельство, что Ларош уже наверняка радировал на трассу, и теперь меня ссадят на 134-й миле, чтобы первым же самолетом отправить обратно.

Вскоре мы приземлились, и я очутился в другом мире, на планете, грунт которой был скован холодом. Под высвеченными луной кедрами стояло несколько хижин, рядом вытянулась вереница тяжелых вагонов, слышался шум мотора, но звук этот казался жалким писком в огромном безмолвном пространстве. Таинственный призрачный холст северного сияния колыхался в небе, постоянно меняя очертания. Чувство, охватившее меня при виде этого зрелища в дикой, неукрощенной стране, не поддается описанию.