Он легко, как травинку, выдернул цеп из рук Охнаря. Ребята остановили работу, перемигнулись,
— Это отчего же? — обозлился Ленька.
— Снятая с работы. Забыла?
— А тебе какое дело? — огрызнулся Ленька. — Ты что, мильтон? Пионер? Тоже мне, рябчик! Отскочь, хан, на выстрел, не то в башке дырку сделаю.
Юсуф внезапно покраснел, руки его задрожали.
— Вона! — крикнул он гортанно. — Я дам: «хан»!
Ленька отпрянул в сторону.
— Ишак бритый!
Юсуф сделал вид, будто собирается за ним погнаться. Охнарь проворно отбежал к опушке, стал искать камень.
Воздух вздрогнул и заколебался от ребячьего хохота.
— Труженичек!
— Штаны не потеряй! — гоготали ему вслед. Кто- то свистнул.
Не оглядываясь, Охнарь вошел в сосновый лес. Ему была противна собственная трусость, но он чувствовал, что, если бы и подрался с Юсуфом, симпатии ребят все равно не склонились бы на его сторону. Это было непонятно и обидно. Он легко мог переносить неприязнь администрации, грубость и зуботычины милиционеров, но такая явная отчужденность недавних товарищей его больно резанула. За что? Чем он перед ними провинился?
— Ой!
Под ноги Охнарь не глядел и в кровь сбил палец о камень. Он со злостью запрыгал на одной ноге. Может, все-таки вернуться и запустить этим «сухарем» в Юсуфа? А до чего, между прочим, проклятый камень на картошку похож. И вдруг Охнарь покраснел так, что невольно оглянулся: не видел ли кто? Он вспомнил обед на прошлой неделе. На второе колонистам сварили молодую картошку со своего огорода. Она лежала на тарелках, розовая, крупная, и пахуче дымилась, обильно сдобренная сметаной. Вдобавок к ней подали по куску говядины. Дружно работали вилки, челюсти. Все ели и хвалили. Охнарь с полным ртом тоже смеялся и затянул на своем конце с ребятами:
Владек, сидевший по правую руку от Охнаря, насмешливо бросил ему:
— Вкусно?
— Знатно!
— Оно и видно: ловко справляешься. А рука не болит ложкой махать?
За столом засмеялись.