— Репнин… — сказал я растерянно. — Кража в квартире, сберкасса, преступником похищен именной браунинг…
— Именной браунинг, — повторил Шарапов. — А это обозначает, что теперь твой друг Батон вооружен.
— Но зачем ему оружие? Ведь он «майданщик», никогда не лазал он по квартирам. Воры ведь почти никогда не меняют своей «окраски»…
— Во-первых, меняют. Во-вторых, лазал и раньше.
— Откуда вы знаете?
— Я хотел тебе дать отдохнуть хоть в праздники и не стал вызывать вчера. С повинной пришел вор, бывший вор Бакума. Знакомый мой. Написал заявление на пяти страницах, когда и где, при каких обстоятельствах, совершал кражи, перечисляет похищенное и обязуется возместить ущерб. А с кем — не говорит…
— И почему вы его связываете с Батоном?
— Не знаю. Сердце мне подсказывает. Ну, и кроме того, дерзость исполнения, необычность замысла — Бакума сам на это не способен. Вообще там много деталей наводит на такую мысль. В частности — давно знакомы они.
— Плюс кража у Репнина?
— Да, и кража у Репнина. Мне вообще кажется, что это объявление Батона и повинная Бакумы как-то связаны между собой. Там что-то внутри происходит, кипит там что-то в глубине. Батон сбеситься должен был, чтобы дать такое объявление.
И снова унижение волной залило меня.
— Ну, если он сбесился, надо будет на него надеть намордник…
— Не хвались, едучи на рать, — усмехнулся Шарапов. — Взять его будет теперь трудновато. Я думаю, он не случайно с собой пистолет прихватил.
— Неужели ты думаешь…
— Думаю, думаю, — кивнул. Шарапов. — Это объявление — мне, во всяком случае, так кажется — ужасный вопль отчаяния. Он теперь, наверное, ни перед чем не остановится. Он за собой мосты сжег.
— Так что, я займусь им?
— Давай. И помни: его браунинг теперь снят с предохранителя всегда…
Зубы у женщины были такие огромные, что казалось — ей не хватает губ прикрыть их, отчего на лице ее все время плавала растерянно-испуганная улыбка.
— Магилло — моя фамилия, — сказала она.
— А кем вы доводитесь Алексею Дедушкину? — спросил я.