От тепла, от вкусной еды, от двух больших рюмок ледяной водки я опьянел. Шарапов брал из корытца картофелину, сжимал в кулаке, пробуя на спелость, разламывал ее пополам, клал в середину кусок янтарно-желтого масла и подкладывал на мою тарелку — рассыпчатую, белую, еще дымящуюся. А я только мычал, выражая стоном всю признательность кормильцу, всю мою благодарность человека, который уже почти сутки ничего не ел.
Когда я опомнился от своего гастрономического припадка, то увидел, что еда на тарелке генерала почти не тронута — я самостоятельно нанес столу невосстановимый ущерб. А еще были целы маринованные грибы и холодное мясо.
Шарапов, видимо, заметил мое смущение и одобрительно похлопал меня по спине:
— Ешь, ешь. В старину нанимали работников по аппетиту.
Я отрезал себе ломоть мяса — никак я не мог превозмочь себя и сказать из деликатности, что, мол, спасибо, сыт по горло, дальше некуда. Извиняющимся тоном я пробормотал:
— Я как лесной санитар — ничего пропустить не могу…
Шарапов встал, зажег конфорку под чайником, закурил сигарету и уселся верхом на стул. Тогда я стал, давясь, быстрее дожевывать кусок — пришло время потолковать о цветах и пряниках, как любит говорить хозяин этого дома.
— Такой бы ужин в конце дела, под развязку — вместо премии, — сказал я мечтательно.
— Это еще посмотреть надо, каков конец дела будет, — блеснул золотыми коронками Шарапов. — Пока у тебя результатов не больше, чем на березовую кашу. Идеи есть?
— Да вот копошится тут одна мыслишка, не знаю даже, идея это или мятый пар…
— Будь друг, поделись — мне тоже интересно.
— Материала у меня еще для ее развития недостаточно.
Генерал усмехнулся:
— Ты, Тихонов, наверное, жалеешь, что у нас нет частных сыскных бюро — вот бы ты там развернулся: ни начальства тебе, ни дисциплины, ни отчетов — никакого отвлекающего головоморочения. Не жизнь — лафа!
— Да при чем здесь дисциплина? — возмутился я. — Честно я говорю — непонятна мне механика этих разгонов — стечение обстоятельств или вполне закономерный подбор жертв. Вот я и хотел с Савостьяновым посоветоваться, он вел дело «Рыболовов».
— Я это дело не вел, — спокойно сказал Шарапов, — но, на сколько я понимаю в этой небесной механике, аферисты «разгоняют» по вполне определенной системе…
— А что, с вашей точки зрения, служит основой системы?
— Приобщенность к делу «Рыболовов».
— Это слишком широкий круг. А мне нужно понять принцип, по которому отбираются жертвы внутри этого круга.
— Но это даже и не половина дела — нам ведь надо понять, КТО отбирает, а не КАК отбирают.