Паутина прошлого

22
18
20
22
24
26
28
30

Она странно посмотрела на меня. Потом отвернулась, и, вздохнув, осушила бокал до конца. Судя по румянцу, появившемуся на ее лице, я поняла, что это ее не первый бокал, да и не первая бутылка за сегодня.

— Этот толстяк — полное ничтожество, — грубо сказала она, — но он меня любит. Он любит меня, не то, что Алешка.

— Что? — тихо спросила я.

— Который меня бросил, — продолжала она, словно в каком-то бреду, — променял на..

— Марина, — уже громче, с надеждой сказала я, — ты что-то знаешь об Алешке? Куда он исчез?

— Исчез… — она засмеялась, громко, с надрывом, словно была в шаге от истерики, — он мог исчезнуть куда угодно. С тем, что у него есть, он мог бы…

Она снова наполнила бокалы, и я поняла, что мне тоже необходимо выпить:

— Марина, — громче позвала я, — что тебе известно, расскажи!

— Рассказать? Тебе, его сестре? — она перестала смеяться, но в ее глазах появилась какая-то отчаянная борьба, — моя мать была права. Права во всем, что касалось Алешка. Кстати, ты знаешь, что мы родственники? Наши мамы — двоюродные сестры. Этого я тоже не могла ему простить. Может, именно потому он не захотел…

— Сестры? — недоверчиво переспросила я.

Внезапно Марина вскочила со стула, и, схватив мою руку, потащила в комнату, к громадному зеркалу.

— Раскрой глаза, Танюша! — ее голос надломился, но губы по-прежнему улыбались, словно раскрывая мне тайну нашего родства, она выявляла вселенский заговор, — и посмотри на себя!

Я взглянула на наше отражение в зеркале: две молодые женщины, одного роста. Хоть Марина была старше, это не сильно бросалось в глаза. Я могла бы поклясться, что без всей этой косметики и мишуры, она бы выглядела как двадцатилетняя девушка. Что же, значит бурная жизнь не оставила слишком заметного следа ни на ее лице, ни на теле. Синие колдовские глаза, плавные движения, восхитительная улыбка, золотистые волосы, безупречное, словно вылепленное талантливым скульптором, лицо с высокими скулами. Она была прекрасна! Я перевела взгляд на себя… темные, почти черные волосы, стрижка каре, низкая челка, почти скрывающая глаза, зеленого цвета. Иногда, в очередном порыве злости, мама называла их цвет болотным.

— Мы похожи, — раздался над моим ухом ее шепот, — кстати, Кирюша это заметил, и даже предложил одну забавную штуку…

Похожи… я никогда не задумывалась о том, как выгляжу, хотя мама всегда намекала, что с такой внешностью и глазами я могла бы одеваться поприличнее. Я склонила голову немного назад — у нас были схожие черты лица. Если бы не цвет глаз и волос, нас, возможно, могли бы принять за сестер. Или, — я усмехнулась про себя, — меня бы могли сделать моделью, из которой можно лепить совершенство. Что может быть более явно, чем отражение двух женщин в зеркале, с подписью «до» и «после». Разумеется, «до» это я. Нам бы не было цены в рекламе.

Последние слова Марины меня напрягли, впрочем, как и все, что она говорила до этого. Встреча была мне неприятна. Возможно, Кирюша и наделен всеми достоинствами, коими не мог обладать мой брат, но меня никогда не привлекала жизнь шлюхи и содержанки. Впрочем, ее слова натолкнули меня на одну идею… Возможно, это самая глупая идея в моей жизни. Но разве мы живем не для того, чтобы совершать глупости?

— Что он сделал, Марина? — я решила действовать прямо. В конце концов, у меня были причины быть несдержанной и резкой.

— Кроме того, что бросил меня, как надоевшую игрушку? Спросила бы у его дружков. Этого… Мишки, за которым бегала в детстве, как собачонка. Или Никиту, — она снова засмеялась, — а может Пашку? Жаль, что в свое время не занялась каждым из них, а связалась с твоим братцем. Многое потеряла. По крайней мере, не пришлось бы раздвигать ноги перед придурками с толстыми кошельками. Будь ты проклят, мальчик-паинька!

Я понимала, что она пьяна, и не совсем соображает, о чем говорит. Хотя, не выражала ли она здесь и сейчас все, что копилось в ней годами? Повернувшись к ней, я дала пощечину. Несильно, только для того, чтобы привести ее в себя и прекратить бессмысленный поток слов.

Она взглянула на меня, держась за щеку. Во взгляде проскользнула какая-то детская обида и… раскаяние. Словно вся та злость, что она испытывала к моему брату, была не совсем искренней. Тогда зачем ей все это? Что она скрывает от меня?